— Верно. Видение. И видение это зовут Мари Боне, она — жена парижского мясника, у которой глаза точь-в-точь как у моей сестры. Я имел удовольствие препроводить ее из Парижа в Сальпетрие вечером в пятницу и подвергнуть ее там лечению.
— То есть?
— Вы все верно слышали. Но я с удовольствием готов повторить: мне удалось вывести Мари Боне из депрессивного состояния. Мари Боне, которая с самого начала производила впечатление безнадежной больной и большой упрямицы к тому же. Если воспользоваться здешними методами, ей предстоял как минимум холодный душ.
— Следовательно, суггестивная беседа? Как в свое время практиковали Месмер и Пюсегюр? Рветесь, значит, разделаться с варварскими методами, насадив вместо них шарлатанские?
— Отнюдь!
— Похоже, именно так все и обстоит! Петрус, знаете, кого вы мне сейчас напоминаете! Нашего пациента! С той лишь разницей, что вы гладко выбриты и благоухаете одеколоном, а от того разит рыбой.
Разговор этот завершился здесь, и все потому, что я вдруг открыл в себе до сей поры неведомое мне качество — вспыльчивость. Именно я, человек мягкосердечный, так грохнул дверью, что она тут же снова открылась.
Коллар взревел, что пожалуется на меня приору, я же в ответ, повернувшись, поддал неподатливой двери знатного пинка ногой. Впервые в жизни я готов был уверовать в архаическую мудрость, согласно которой мужчине лучше всего снимать агрессивность либо актом любви, либо актом насилия. И вправду, выпустив пар, я мгновенно почувствовал облегчение и уже без особой тревоги воспринимал предстоящий конфликте приором. Стоило бы тому лишь попытаться прочесть мне нотацию, как я и слова не дал бы ему вымолвить, выложил бы все, что у меня на душе накипело за два года пребывания в Шарентоне.
А если он все-таки прав? Пусть мне и удалось, прибегнув к ухищрениям, заставить Мари Боне поесть и даже пообещать мне, что к моему следующему приходу она осилит хотя бы тарелку супа, — в какой мере я мог рассчитывать на то, что она непременно сдержит данное обещание? Иными словами: имел ли я вообще право довериться достигнутым за счет внушения успехам? Разве не существовало опасности рецидивов?
Именно они и явились причиной провала Месмера. Конвульсивно-марионеточные телодвижения пациентов возбудили подозрение в том, что они — нанятые актерки пантомимы.
Однако Мари Боне принимала пищу. Я специально попросил Рауля немедленно сообщать мне, если она вновь откажется. И когда до среды подобных сообщений от санитара не поступило, я понял, что оснований для опасений нет. Стоило, кстати, вспомнить, как я купировал относительно легкие приступы ярости лишь силой проницательного взгляда. Совсем недавно мне вновь удалось подобное: речь шла о некоем месье де Шамфоре, поступившем в Шарентон некоторое время назад, затем отпущенном как «здоровый», на самом же деле страдавшем разрушительным для психики нигилизмом.