— Слышали, Петрус? — злорадно воскликнул аббат. — Устами Ипполита глаголят чисто швейцарская основательность и приверженность многовековым традициям. Он антиутопист и видит жизнь такой, как она есть. Когда якобинцы в июле 1790 года ополчились против церкви, когда они в мае 1794 года решили вообще упразднить христианство, лишив нас званий, состояния, когда они принялись сбрасывать с церквей колокола — в подобные периоды выживает лишь тот, кто сохраняет именно приверженность традициям. Я, к примеру, отказался от своего имени и с тех пор величаю себя аббат. Именно этот аббат и стал импресарио Марии Терезы. Лучше довольствоваться малым.
Я не стал ему возражать, поскольку никак не желал ссор в чужих стенах, и дал ему спокойно допить свое зелье. В ходе дальнейшей беседы они с графом лишь переглядывались, никак не реагируя на заимствованные мной у Руссо идеи и понятия. Оба страшно напоминали мне двух снедаемых скукой вельмож. Но от меня не укрылось плутовское выражение глаз графа. Он сидел с таким видом, будто бы не принимал всерьез ни Руссо, ни меня, ни аббата, ни своего дворецкого. Я и сам почти не сомневался, что граф был ни за кого. Он был выше всех этих фракций, идеологий, политических лагерей и вообще презирал тех, кто с ослиным упрямством придерживался чьей-либо стороны.
Что именно его так позабавило, об этом мне выпало узнать много позже. Но в ту пору графа уже не было на этом свете, а аббат готовился покинуть его.
Естественно, что одним лишь бильярдом да экзотически приправленным портвейном дело не ограничилось. Граф дал понять, что нас ждет и небольшой ужин.
— После концерта.
Я сразу же почувствовал разливающуюся на сердце теплоту, однако не решился уточнить, что он имел в виду, поскольку страшно боялся разочароваться. Во всяком случае, было видно, что граф де Карно пребывал в прекрасном настроении, и ему даже пришло в голову предложить вниманию аббата поединок на рапирах.
— Хотя Петрус — человек не нашего с вами сословия, дорогой аббат, он, безусловно, человек чести: он влез во все ничуть не меньше нас с вами. И к тому же несравненный мастер по части самообмана, что, безусловно, тоже роднит его с нами.
— Жозеф, ты ведешь себя так, будто согласие у тебя уже в кармане, — рассердился на друга аббат. — И со своими намеками ты уж, пожалуйста, будь поосторожнее.
У меня не было времени вдумываться в загадочные формулировки аббата де Вилье. Спесивые тирады обоих старых приятелей уже давно действовали мне на нервы, меня, человека, отнюдь не лишенного честолюбия, в особенности задевали вечное графское высокомерие, этот дружелюбный цинизм. Но если граф, иронизируя, высмеивал и свое сословие, и себя заодно, тот аббат упрямо старался внушить, что, дескать, мне, и только мне, высочайше предоставлена уникальная возможность окинуть взором умонастроения последних представителей достопочтеннейших фамилий. Я испытывал сильнейшее желание проучить обоих. И по тому, как они на меня смотрели, чувствовал, что они это понимают. Значит, вы, месье граф, желаете дуэли? Извольте!