Приор де Кульмье удовлетворенно провел пальцами по щекам, после чего с важным видом добавил, что, мол, господа Варвиль и Тюрго — оба одержимы манией величия, но добрые, посему принадлежат к числу «пациентов первой категории».
— Собственно, им и лечения никакого не требуется. Если у них время от времени есть аудитория, тогда, можно считать, все в порядке. Могу я попросить вас, Петрус, сопроводить мадам Тюрго домой, к мужу. Посмотрите на него, чем страшно польстите ей, — вы ведь у нас теперь знаменитость. И тогда месье Тюрго, он же Мольер, прочтет свои ужасающие вирши месье де Варвилю, он же Жан-Батист Расин.
Не миновало и получаса, как бутылка кальвадоса опустела, и Роже Коллар, будучи снедаем жалостью к самому себе, поигрывая ножом, поранил локоть. И тем самым одержал победу. Ему не только удалось умиротворить приора, но даже убедить последнего в том, что сочетание «Шарентон — Петрус» ничего хорошего ни для него лично, ни для репутации лечебницы не сулит — к чему весь этот шум? Пресса, репортеры… Личный покой прежде всего — вот что было девизом приора. И, конечно же, деньги.
Однако Роже Коллар не мог не опасаться, что приор де Кульмье вполне способен принять драконовское решение, пока я в отпуске. И решение это будет таковым: дать пьянчуге Коллару отставку, а на должность главного врача назначить эльзасца, то есть меня.
— Такое было бы равносильно самоубийству, или?.. — нимало не смущаясь, спросил он меня, после чего ему оставалось лишь уповать на доброту и милость Божью.
Мне было искренне жаль моего патрона.
Стоило мне оказаться в Париже, как эйфория улетучилась. Разумно воспользоваться свалившимся на мою голову отпуском я не мог, вместо этого приходилось мучиться вопросами: что, собственно, сулит тебе успех? Какова польза от него именно тебе? Что ты замыслил начать?
Я представлял себе битком набитые залы отелей страждущими быть исцеленными мною, эти картины сменялись другими — я психиатр, довольно известный, меня приглашают в самые именитые дома Парижа, где предстоит пользовать дамочек и изнемогающих от невроза богачей. Денежные вопросы уже не столь актуальны, мало-помалу я обретаю некую специфическую заносчивость, позволяющую презирать своих пациентов, вернее, пациенток, поскольку мои больные процентов на восемьдесят представительницы женского пола.
Парочка примеров, вероятно, способствовала прояснению мозгов.
Итак, пациентка Ф., родилась в Ландаделе, владеет тремя языками, проявляет зачатки образованности. Она все говорит и говорит, пока не заговорит тебя до тошноты, и тогда у тебя на физиономии застывает вымученная улыбка. К счастью, она обожает духи, брюссельские кружева и вполне осознанно кокетничает, тайком вынашивая идею, что ей все же удастся получить свое от какого-нибудь конюха, однако это в глазах супруга уравняло бы ее с кокоткой. В остальном обычная жизнь ее интересует мало, а вот нищие и инвалиды вселяют в нее неподдельный ужас. Проблема: Ф. курит трубку, но не по доброй воле, а по принуждению, потому и не переносит табака и, как следствие, вынуждена изрыгать все любимые кушанья.