– Кто?
– Птичка! Не я же!
– Размером? Ну, с лошадь.
– Как с лошадь?
– Да, с лошадь. А может, и больше. Огромный зверюга! Лежит и не дышит.
– А ты все в воде?
– Я в воде. Но я отползаю по дну, чтобы выйти скорее на берег и чтоб убежать. И вижу вдруг: птица-то эта живая! Летит надо мной, аж крылом задевает!
– Какого размера крыло?
– Я не помню. Но очень уж страшно!
– А вы все хотите, чтоб вам показали «Вокзал на двоих»? – Тамара откинулась в пышных подушках. – Послушал бы Фрейд, он бы сразу описался!
У мамы пропал скудный дар ее речи. Представив себе, как описался Фрейд, она замолчала и вся побелела.
– Тут я вылезаю, – шепнула она, – а там одни скалы. Ни берега нет, ничего. Только скалы.
– А эти, ракушки твои? Где они?
– Не помню. Наверное, обронила…
Тамара рывком погасила огонь, а дым облизнула с губы и задумалась.
– Забавненький сон, – прошептала она. – Готовься, моя дорогая, готовься…
– К чему мне готовиться, Томочка, а?
– К событиям, вот что. К большим испытаниям. Ракушки твои – это проще простого. Большой сексуальный желаемый символ. Опять же вода. Ты по горло в воде. Ну, тут комментировать нечего, ясно… А вот эта птица… Я думаю так: прямая опасность и есть эта птица. Писатель ваш этот, любовник. А кто же?
Вернувшись домой и заглянув в комнату дочери, чтобы убедиться, что бедняжка ее крепко спит, мама сказала себе:
– Еще мы посмотрим, кому тут опасность! Ишь, мертвым прикинулся! Птичка какая…
Утром той же самой пятницы, которая, как на грех, оказалась тринадцатым числом, Яков Сергеев, которого часто узнавали по телефону незнакомые люди, поскольку он выступал по радио, читая отрывки из своих произведений, позвонил в библиотеку, где работала Полина.
– Алферову вам? Подойдите, Полина!
– Ну, что? Я заеду тогда к четырем? – спросил он, однако невесело как-то.
Полина задумалась.
– Яков, не надо… Я вижу, что ты ведь не хочешь. Не надо…
– Хочу – не хочу, мы решили. Так я тогда, может быть, сыру возьму? Икорку купил. Тут заказ у нас был…
Писатель Сергеев звучал очень мрачно.
Приехали ровно к шести. Большой белый стол был накрыт на террасе, и магнитофон пел на полную мощь. Полинина мама сидела на стуле с таким молчаливым решительным видом, как будто слова этой ласковой песни ее и не трогали вовсе.
– «Дурманом сладким веяло, когда цвели сады…» – Сам голос на пленке был сладок: наверное, хорошая, милая женщина пела.
– Романс, – сказал мрачно писатель Сергеев. – С ума посходили на этих романсах.
– Да, ретро сейчас очень в моде, не спорю, – сказала печально Полинина мама и руку ему протянула, знакомясь: – Мадина Петровна.