Будучи величайшим полководцем, Суворов вместе с тем был первым и совершеннейшим солдатом, являясь в то же время их отцом и другом и живя с ними одною жизнью. Этим и объясняется их взаимная любовь и понимание. Пройти Суворовскую школу, однако, было не легко; в особенности тяжело было новичкам, но Суворов умел достигать своего, и молодые солдаты скоро привыкали к его требованиям. «Они ропщут на меня — вздор! Слюбится! — говорил он, когда до него доходили слухи о недовольстве солдат. — Детей купают в холодной воде, они плачут, а зато бывают потом здоровы!»
Сохранилось не мало рассказов, характеризующих отношения Суворова к солдатам. Приведем два из них.
Однажды при разводе, будучи недоволен своим Фанагорийским полком, Суворов призвал адъютанта и сказал ему: «Поди скажи Мондрыкину, чтобы он написал прошение: пусть меня переведут в другой полк. Не хочу с ними служить, они немогузнайки». Уныние овладело полком, и в следующую очередь Фанагорийского полка развод был образцовый. Суворов, по своему обыкновению, начиная благодарить от полковника до рядового, закончил речь свою так: «Я вам друг, вы мне друзья», а потом приказал адъютанту взять его прошение обратно, так как он теперь желает остаться в том же полку: «Они добрые солдаты; они исправились; они русские», — говорил он при этом.
В другой раз на разводе того же Фанагорийского полка присутствовало несколько иностранных генералов. Когда один гренадер подошел к Суворову с рапортом о смене, он отскочил со словами: „Боюсь, боюсь: он страшен!“ Потом он спросил у гренадера, может ли он на свой штык взять полдюжины.
— Этого мало будет, ваше сиятельство, я справлюсь и с дюжиной, — отвечал гренадер.
Расхвалив гренадера, Суворов приказал адъютанту наградить его, а сам, обратившись к иностранным генералам, сказал:
— У меня все богатыри; колют по дюжине; этот гренадер сейчас сказал, что ему полдюжины мало!
Будучи требователен к солдатам, Суворов, однако, не был мелочен и придирчив в своих требованиях. Не придавал он большого значения и внешнему военному лоску. Сохранился рассказ о том, как отнесся герой к нововведениям, касавшимся внешности и обмундировки, которая составляла предмет особенных забот императора Павла при восшествии его на престол. Как известно, в русской армии, по образцу прусской, вводились тогда напудренные парики и букли. Суворов первый высказался против этих стеснительных новшеств и очень остроумно заметил: „Пудра не порох, букли не пушки, косы не тесаки; мы же не немцы, а природные русаки“.
Военная походная жизнь, полная всевозможных лишений и неудобств, могла быть по силам только человеку с простыми привычками; и мы видим, что Суворов раз навсегда отказался от роскоши и до самой смерти вел суровый образ жизни. Свой день он всегда начинал с того, что окачивался холодной водой со льдом, — безразлично, было ли это зимой или летом. Не только дома и в походах, но и в царских палатах спал он на сене или на соломе. В мирное время пищу его составляли: щи, каша, пирог; на войне герой довольствовался сухарем и водой. На балах и пирах он бывал очень редко и всегда оставался на них лишь несколько минут; за роскошными зваными обедами он почти ничего не ел. Музыку он ценил постольку, поскольку она возбуждала бодрость воинов, и считал ее необходимою лишь в битвах и походах. Вся прислуга его состояла из двух или трех человек, из них наибольшею любовью полководца пользовался камердинер Прошка, пьяница и грубиян но преданный слуга.