И Сергей тяжело вздохнул.
— Вот не везет. Как только уборка, так и дожди в придачу… будто в сельпо: к хорошему товару в нагрузку.
Марья привернула фитиль лампы, задернула в комнате занавески.
И вдруг в избе все вспыхнуло, словно зажглась одновременно тысяча ламп. В комнате виден был каждый предмет, даже фотографии на стене. И сразу за вспышкой дом потряс удар такой силы, что дом закачался, будто сложен был не из дубовых кондовых бревен, а из спичечных палочек. Сергея точно подкинуло — миг, и он был на ногах. Вскочили все: тетя Марья, Надя. Сергей подбежал к окну и распахнул его. Певучие удары колокола ворвались через окно. Наде стало жутко.
— Ой, горим, ой, горим!
Марья торопливо застегивала кофточку.
— Иван-то, как ушел — и не возвернулся…
— Не пропадет твой Иван. Известно где, на свидании с Катей Староверовой. А может, пришел, в амбаре спит…
Сергей, поспешно одевшись, выскочил на крыльцо. Темь — глаза выколи. Тихо по кустам шуршали капли дождя. А пожарный колокол бил и бил. Рядом послышалось чавканье, кто-то шел по грязи в сапогах.
— Это ты, Иван? — беспокойно спросил Сергей. — Что там?
— Не то старая конюшня горит, не то омет соломы.
— Мама, где лопата? Иван, найди лопату! — И Сергей схватил стоящие на крыльце ведра.
За огородами, на задах, горела старая-престарая, давно заброшенная конюшня. Высоко кверху взметнулось пламя. Кругом жарило — не подступиться.
Словно облили керосином — конюшня сгорела дотла. Раскидывая остатки, обуглившиеся чурбаки и головешки, мужики обсуждали случившееся.
— Вот был удар! Силища какая, запрячь бы на пользу колхоза! — говорил восхищенно комбайнер Аркаша Шелест.
— Кой день льет, — заметил горестно Тимоха Маркелов, — а пшеничка-то в поле.
Кузьма Староверов, бывший бригадир тракторной бригады, а теперь пенсионер, сумрачно добавил:
— Если так будет лить, погибнет пшеничка!
— Что и говорить, дядя Кузьма, полегла, так по земле и стелется…
…Сергей ушел с пожара последним. Небо просветлело. Возле дома в луже обмыл сапоги, медленно поднялся по ступенькам крыльца. На крыльце, закутавшись в шаль, ждала Надя.
— Старая конюшня сгорела, — сказал Сергей и с невольной грустинкой вздохнул: когда-то в этой конюшне назначали они с Клавой свидания. Ну, что ж! И грустинка эта не о Клаве Мартьяновой, а о чем-то большем! О чем — даже сам Сергей этого не знал. Бывает так… Налетит на человека вот этакое, и на душе немного грустно — чего-то жалко из прошлого…
Но об этом Сергей ни слова не сказал жене. Да и как сказать об этом. Как сказать, что со старой сгоревшей конюшней ушло что-то из его жизни…