— У Лиды все равно никого не будет, — убежденно сказала Зинка. — Может, они со временем все равно будут брать кого…
— Врачи лечиться вроде как советовали…
— Да брось ты, мам. Сколько они денег уже извели на курорты да на грязи, а что толку?
— Она все равно не согласится, нет. Чужой ребенок…
— А ты спроси, спроси, напомни про все. Может, он сам прибежит, на самолете пригонит!..
— Вовк! — перебивая жену, неожиданно крикнул Толик. — Поди-ка сюда.
Из задней комнаты вышел Вовка.
— Чего?
— Брата хочешь? — спросил его Толик.
Вовка по голосу отца догадался, что надо ответить, и протянул:
— Хочу-у…
— Господи, Толик, такое дело, а тебе как забава. Не плети! — рассердилась Ольга.
— Почему как забава? — Толик посерьезнел.
— Ну да, нищету разводить…
— А что, мам, смотри, сколько места теперь… — Зинка перевела взгляд с матери на мужа, снова на мать.
— Да прекратите вы, ради бога!..
12
Хрупкая слеза слетела на поблекший глянец карточки и рассыпалась на мелкие бисерные лучики. В глазах зарябило. Ольга пальцем сняла пятнышко, обтерла руку, а затем фото о рубашку.
Остальные карточки она перебрала быстро. Затем встала, сунула пухлый альбом под подушку и, шагнув по скрипучим половицам к торшеру, надавила кнопку. Комната погрузилась во мрак, но вскоре, пообвыкнув, глаза стали различать не только крупные вещи — сервант, стол, но и предметы помельче, даже рисунок на обоях, — сквозь шторки просачивался недалекий свет от соседнего дома.
Ольга, хоть и закрыла глаза, знала, что долго еще не уснет, долго еще в голове будут вспыхивать сполохи прошлого. За все болела душа: и за старое, и за новое, за то, чего и не было еще, тоже болела, — ожидание смягчает горе. А жизнь прожита такая, что и не вспомнить неба без облачка, — было ли?
Долгое время она думала, что, несмотря ни на что, заживет в конце концов вольно и счастливо, в доме будет достаток, на сердце покой. Да и что, правда, чем плоха жизнь? Все живут справно, живы все — никого из близких хоронить не пришлось, не приведи бог. Ну, Георгий… А кто миновал этой беды? Вера Верижникова, Угланова Тася, Вера-маленькая?.. Это только товарки, да и то разве все? А взять по всему цеху? Да что говорить… Знать бы вот, где косточки тлеют… Могилка есть ли. Без последнего слова ушел, хоть бы сказал, как жить, что делать…
Георгий — это боль особая, это судьба; вся жизнь теперешняя — оправдание ей. Многое по-другому сложилось бы в жизни, говорить нечего: хозяин — стержень семьи, главная кость. Но ведь и без него подняла всю тройню. С Зинкой-то намучилась — мамочка родная!.. Ох, господи, зачем старые раны бередить… Все минуло, все быльем поросло. Живи знай да радуйся…