Марк не был таким, как его отец. Или таким, как его мать. Но он мог удвоить их ошибки, если бы позволил себе оступиться.
Даже через час после этого поцелуя, даже после того, как он собрал всю свою волю, чтобы справиться с наваждением, после быстрой ходьбы и за стеклянной стеной, он все равно чувствовал вкус ее губ. Нет, избавиться от этого было невозможно. Нужно прекратить потворствовать своей прихоти. Перестать себе лгать, что за тягой к миссис Фарли кроется нечто большее, чем обыкновенная животная похоть.
И ему не следует с ней видеться.
Но почему же это решение казалось таким… неправильным?
Что за странное сожаление, что за невнятная боль, гложущая душу?
Лишнее доказательство того, что миссис Джессика Фарли — последняя женщина на земле, о которой ему стоит задумываться.
Твердо укрепившись в своем решении, Марк двинулся домой. Обратная дорога заняла больше времени. Теперь он не пытался убежать от своих желаний, и торопиться было незачем. На самом деле ему даже не хотелось возвращаться. В доме было пусто и холодно; его наполняли призраки детства, а как раз сейчас Марку, как никогда, требовались покой, утешение и уют — ощущения, несовместимые с его ранними воспоминаниями.
Когда он был ребенком, мир и покой выпадали на его долю крайне редко. Но все равно случались дни, когда ежедневная суета уступала место почти болезненной тишине. В такие дни, когда страх внутри его вдруг оживал, не заглушаемый ничем, и сбежать от него было невозможно, Марк находил почти медитативное успокоение в давным-давно заученных наизусть словах.
Вот, Ты возлюбил истину в сердце и внутрь меня явил мне мудрость[6].
Знакомые, привычные псалмы. Молитва, призванная усмирить смятенный дух.
Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня[7].
Вот чего он хотел больше всего — обновиться, родиться заново, не бояться своих собственных мыслей. Но мир и спокойствие не снисходили на него. Ничто не могло победить бурю в его голове. Мысли кипели и пенились, словно бушующий поток.
Он медленно шел вдоль берега канала, наблюдая за быстрым течением. Наконец показались знакомые очертания дома. Именно таким Марк и помнил его с детства — серым, ледяным и мрачным; почва вокруг была слегка заболоченной и заросла унылыми некрасивыми сорняками и кривым низкорослым кустарником. Сегодня здесь будет особенно сыро и промозгло. Марк вздохнул и впервые пожалел, что с ним рядом нет ни одного из братьев.
Когда он был всего в нескольких ярдах от входа, какое-то движение сбоку внезапно привлекло его внимание.
Марк обернулся.