Пока Соня писала записку матери, супруги Смиренные спорили на крыльце.
– Она имеет право знать правду, – настаивал муж. – Она же молится о нем как об усопшем!
– Ты уверен, что она молится? По-моему, Соня целиком занята строительством коммунизма.
– Маша, не нам решать. Владимир просил передать.
– И что она станет делать? Поедет к нему? Она не жена, ее никто не выпустит.
– Она будет знать, что Владимир жив.
Перед самым отъездом, уже когда подвода ждала их на дороге и Миша с отцом Дмитрием немного опередили женщин, Маша обняла подругу и спросила:
– Соня, почему ты не сказала нам тогда, что ждешь ребенка от Владимира?
Соня споткнулась, остановилась.
– Откуда ты узнала?
– Догадалась. Скажи, а если бы ты вдруг узнала, что… Ну, что его не расстреляли тогда. Что он выжил…
Соня посерела лицом. Затем медленно, пятнами, на скулах проявился румянец.
В беспокойных глазах вспыхнул огонь.
– В тюрьме? В лагере? Маша, не молчи! Где он?
– Тише, тише, Соня. Он за границей. Мы не знаем точно где. Но он жив.
И Маша наизусть прочла Соне письмо брата. А последние строчки повторила несколько раз.
Потом Маше пришлось еще долго говорить, чтобы вывести подругу из состояния шока. Но подвода ожидала их, пора было уезжать. У Маши долго перед глазами стояла одинокая фигура Сони на проселочной дороге – в телогрейке, кирзовых сапогах и красной косынке. Но ни о чем таком Маша не стала рассказывать теперь Сониной матери. Постаралась поддержать – все они теперь нуждались в поддержке.
* * *
Этой весной две церкви Троицкого ансамбля заняли под ремонтно-строительное управление. Службы пока еще проводились в одной, но и отец Дмитрий, и протоиерей знали наверняка, какая судьба ожидает приход. Ничто не обещало перемен к лучшему. В этот год отец Сергий занес последнюю запись в городскую летопись. Он привел в порядок все бумаги и подготовился ко всему, что бы ни произошло.
Его жизнь протекала как обычно, разве что в молитвах не вспыхивала более прежняя страстность, она уступила место спокойствию и покорности. Все в руках Божьих. Отец Сергий был готов равно и к новым испытаниям, и к тому, чтобы без сожаления покинуть этот мир. В душе его установилось равновесие. С матушкой Александрой они часто понимали друг друга без слов. На Пасху отец Сергий предложил отправиться в Рябинину пустынь – навестить внучку. Матушка словно ждала этого – у нее и гостинец был припасен – кулич и крашеные яички. Когда они появились у ворот коммуны, на площади возле церкви-клуба шел концерт. Дети в красных галстуках пели «Интернационал». Коммунарки и гости сидели на вынесенных из клуба лавках. Над сценой, сколоченной из грубых досок, висел кумачовый лозунг «В дни Пасхи работать по-ударному!».