Под тремя парами подошв хрустел песок аллеи. Было слышно мелодичное карканье сизоворонки. — Вдали чуть слышно гудели авиационные моторы.
Полковник Сэгельсон обладал ценными свойствами дельца — он умел заставлять людей высказываться и возобновил разговор:
— Так почему бы не удовлетворить законное любопытство нашего уважаемого строителя, дорогой сэр Барнс?
— К величайшему сожалению, — неохотно ответил генерал Этрам, — общие дела может исправить только война. Видит бог, я не хочу ее. Мы готовимся, лишь следуя проверенному историческому закону — хочешь мира, готовься к войне. Поэтому вина не падает на наши головы. После войны за круглым столом усядутся двое — вы и мы. Я не пророк, но полагаю, что тогда-то будут просто и конструктивно решены все вопросы нашего единства. Я, как и многие, считаю, что все беды человечества зависят от неустройства общественной иерархии. Именно за поддержание этого высокого принципа — каждая нация на своем месте, как и каждый человек! — мы с вами возьмем на себя высокую ответственность.
— После тотальной войны, — подсказал Сэгельсон.
— Затасканное выражение… и неуместное, — поморщился генерал. — После войны за нашу цивилизацию, против коммунистической опасности, против тирании, как хотите. Когда это нужно, тотчас же находятся отличные определения и лозунги.
— Отличные определения и лозунги… — повторил Никколс так тихо, что его не услышали. Последние недели он никак не мог избавиться от навязчивой мысли о «малой войне», которая, по его мнению, бесконечно и бесплодно тянулась на Дальнем Востоке.
Точно сговорившись, все трое взглянули на часы. Пора. Время, назначенное для утреннего моциона, истекло.
После тени аллеи открытое пространство между зеленым тоннелем и домом казалось ослепляющим и враждебным. Нужно было сделать усилие, чтобы покинуть тень и выйти под воинственные лучи солнца.