– Где ее высочество?
– Ушла к себе отдохнуть. – Голос мистрис Парри дрожал, она не сводила глаз с футляра, который я держал в руке. – Какие вести из Лондона? Ей… нам все еще грозит опасность?
– Боюсь, да. Я сделал все, что мог, однако мы должны приготовиться; вполне вероятно, королева пошлет своих людей допросить ее. Мне нужно немедленно с ней поговорить.
Прижимая к груди мои вещи, мистрис Парри смотрела, как я направляюсь к лестнице.
– Может, послать в Хэтфилд за мистрис Эшли и мистрис Стаффорд? – вдруг спросила она.
Я застыл на месте. Затем медленно кивнул:
– Да, думаю, что вам стоит это сделать.
И с этими словами двинулся вверх по лестнице.
Когда Кейт приедет, я расскажу ей все.
* * *
Дверь в спальню принцессы была приоткрыта; я постучал, извещая о своем появлении, и вошел. Комната была невелика, обшита панелями с орнаментом в виде льняных складок и прогрета теплом утопленного в стене камина, где жарко горел огонь. На полу тут и там стояли раскрытые кофры и дорожные сундуки. Насколько я мог судить, Елизавета достала из них только книги и кое-что из одежды.
Принцесса подняла голову. Она сидела на краю кровати, рядом с ней на столике горела свеча, на коленях лежала открытая книга. Распущенные волосы ниспадали ей на плечи, и их золотисто-рыжий блеск смешивался с алым отливом платья. Без придворных регалий она выглядела такой юной и беззащитной, словно была самой обычной девушкой, а вовсе не принцессой.
У меня перехватило дыхание.
Я протянул Елизавете футляр, который всю дорогу держал на груди, у самого сердца.
– Ты человек слова, – проговорила она и, не открывая футляра, положила его на столик рядом со свечой. – Теперь все в порядке?
– Нет. Но улик против вас больше не существует.
Не потянувшись к футляру, ничем не выказав интереса к его содержимому, Елизавета слушала мой рассказ о Сибилле и Филиппе Испанском. Об их замысле сделать ее заложницей принца. Она ни разу не перебила меня, не задала ни единого вопроса. Когда я смолк, она сидела так неподвижно, точно статуя, – только грудь ее лихорадочно вздымалась и опадала.
– Я понятия не имела, что представляю для принца такую ценность, – наконец проговорила Елизавета. – Впрочем, это слабое утешение, поскольку его интерес ко мне – лишь еще один повод для Марии ненавидеть меня.
– Она не знает… – заговорил я, и тут комната перед глазами пошла кругом.
Колени подогнулись, и я, едва держась на ногах, потянулся к ближайшему креслу.
– Ты ранен! – воскликнула Елизавета. – Тебе нужно сесть.
Я рухнул в кресло, слабый, как новорожденный ягненок, а принцесса отошла к одному из сундуков и достала расписную шкатулку.