Елизавета помолчала. С футляром в руке она прошла мимо меня и надолго замерла у камина. Затем отодвинула решетку и ловким движением швырнула футляр в огонь.
– В прошлую нашу встречу я предлагала тебе задавать вопросы, но ты этим шансом не воспользовался. Теперь же лучше будет не знать больше, чем ты уже знаешь. Тебе и без того довелось слишком многое претерпеть.
Эта отповедь нисколько меня не удивила. Было чересчур самоуверенно надеяться, что Елизавета снизойдет до откровений. То, что она написала в письме, останется вечной тайной между ней и Робертом Дадли, да и само письмо вот-вот превратится в пепел в огне камина.
– Хочешь есть? – спросила Елизавета. – Ты, должно быть, проголодался.
Я с трудом, опираясь на спинку кресла, поднялся на ноги.
– Нет, я хочу только спать.
– Тогда ступай. Мистрис Парри проводит тебя в спальню. У нас тут более чем просторно, так что в твоем распоряжении несколько комнат на выбор.
Она так и осталась стоять у камина; блики огня очертили ее фигуру красноватым сиянием. Я пошел к двери, чувствуя, что взгляд Елизаветы неотступно следует за мной. Уже взявшись за дверной засов, я неожиданно для себя выпалил:
– Могу я задать один вопрос?
– Если я смогу на него ответить, – кивнула принцесса.
– Оно того стоило?
Елизавета вздохнула:
– Жизнь научила меня, что бороться за то, во что веришь, всегда стоит, и неважно, к чему это приведет. Никто и никогда не рискует зря.
Я склонил голову.
– А ты? – спросила она. – Стал бы ты так же ревностно бороться за меня, если бы узнал всю правду?
Я колебался лишь долю секунды.
– Да, – сказал я. – Что бы вы ни сделали, я на вашей стороне.
Елизавета одарила меня сухой улыбкой:
– Меньшего я и не ожидала. Ступай отдохнуть, друг мой. Ты это заслужил.
* * *
Я опасался, что не смогу заснуть, что события минувших дней будут преследовать меня в тишине под незнакомым кровом. На самом же деле, едва сняв одежду и забравшись в затхлую постель, я заснул как убитый, без сновидений – впервые с тех пор, как уехал из Хэтфилда.
Когда я проснулся, уже миновал полдень. Я определил это по направлению луча света, проникавшего в окно. Пока я спал, мистрис Парри послала кого-то позаботиться о моих нуждах. Мои чулки и короткие штаны, вкупе со свежей рубашкой, были аккуратно сложены стопкой возле седельной сумки, измятые и жесткие оттого, что сушились у огня, зато блаженно чистые и пахнущие лавандой. Умывшись и обработав рану на руке, я спустился в зал. При свете дня Эшридж выглядел не менее ухоженным, чем господский дом в Хэтфилде, – достаточно просторный, обставленный всей необходимой мебелью; и все же здесь веяло запустением, как во всяком жилье, где редко появляются люди.