— Драма, — произнес в ответ я.
— Не просто драма, а конфликт, — профессионально поправила меня Наташа. — Конфликт между двумя мужиками из-за одной красавицы, конфликт между двумя государствами, конфликт между личным и общественным… А у тех же островитян конфликта нет. Даже с окружающей средой. Ураганов нет, наводнений нет, эпидемий нет. Женщины все на одно лицо… При всем желании аборигены не могут ничего придумать.
— Война — двигатель прогресса, — в который раз проговорил я очередную банальность.
— Вот мы и двигаемся. А теперь, Валентин, представьте себе, что человечество на пороге открытия, к которому оно нравственно не готово.
— То есть не сможет применить его во благо? — уточнил я.
— Я вам уже сказала. То, чем занимается Жуков, вообще не пойдет ни на какое благо. Это финал человечества.
— И вы так спокойно об этом говорите? — спросил я, почувствовав, что от разговора с этой уравновешенной, негромкоголосой дамой у меня аж дух захватывает.
— А что мне делать? Вешаться? Биться в истерике? Объявить войну организации, на которую сейчас работает Жуков? — женщина позволила себе горькую усмешку.
— Вам видней, — отозвался я.
— Слушайте, господин хороший. Я не знаю, кто вы, из какой разведки, кто за вами стоит. Если вы справитесь с организацией, вытащите Жукова, я вам поаплодирую. Если нет… Поставлю в церкви свечку за упокой вашей души. Но помогать вам… Нет, не стану.
— А как же судьба человечества? — спросил я, опять же в тон ей, с какой-то горькой иронией.
— Мне нет дела до человечества. У меня тяжелобольная мать и все, более ни одного близкого человека. Детей нет и не будет. На сегодняшний день я нашла себя, книги писать мне пока что не надоело.
При этих словах Наташа легким движением руки отбросила в сторону халат цвета морской волны, которым были накрыты ее ноги и живот. И тут я увидел, что у женщины нет правой ноги. Вместо нее уродливый обрубок чуть ниже колена. Такое я видел в госпиталях, результат минной войны или разрывной пули.
— Не смущайтесь и не извиняйтесь, — улыбнулась при этом Наташа, достав из-под собственного кресла костыль и поднявшись в полный рост. — Протез в ремонте.
А она красивая, эта Наташа. Хорошего роста, фигура опять же спортивная. Даже увечье не портило ее, а придавало… Нет, не чувство жалости: Что-то придавало, красоту какую-то малопонятную, покалеченную, но все же красоту.
— Писатель обязан что-то в этой жизни испытать, — произнесла женщина. — Увидите Жукова, передайте, что у меня все в порядке, лучше не придумаешь. Об этом, — женщина кивнула на покалеченную ногу, — он знает.