Он стоял с этим растреклятым перстнем, который я ужо и видеть не желала.
Да только и глаз отвесть не могла.
Стояла, пялилася, что на перстенек энтот, что на Кирея… и ужо знала, чего скажу, но только…
— Кто записку написал?
— Не знаю, — не моргнув глазом, ответил Кирей. И ведь не солгал, тварюка рогатая, чтоб ему икалося до скончания ден.
— Кирей, не зли меня… на кого вы с Евстигнеем спор держали? Я должна знать, если хочешь, чтоб и вправду помогала.
Задумался. Ненадолго, верно, про себя давно ужо все решил.
— Велимира.
Вот же ж…
— Но она не могла. Не стала бы. Если бы Евстигней умер, ее бы в этом обвинили… царица ищет повод, но я… мне удалось убедить ее не трогать… пока не трогать… пожалуйста, Зослава… не надо больше вопросов.
Не задам.
Мне бы с нонешними ответами разобраться.
— Давай.
Кольцо я надела. Село оно, что по моей рученьке делалося. И камень полыхнул этак недобре…
— И давно ты это задумал? — Камень я потрогала, чтоб убедиться, что не горячий, как то мнилося. Холодный, а все одно живой, как огонь. Кирей молчал. А я ответила: — Давно… небось, сразу, как меня увидел, да? Потому и с подарками своими вертелся… знаешь, кто ты?
— Кто?
— Азарин, чтоб тебя…
Кирей рассмеялся, громко и от души. А я лишь вздохнула:
— Лапать полезешь, роги поотшибаю.
Тою ноченькой спала я дурно. И перина была мягка, и одеяльце пуховое грело, как надобно, и от окошка, почитай, не сквозило, да только все одно… не спалося.
На один бок лягу — няемко.
На другой повернуся.
И мнится мне, что меж пуха в перине комья, и не комья даже ж, цельные каменья. Одеяло греет аж занадто, от и прееть спина, и липнеть к ней сорочка. А главное, перстень Киреев палец мой давит, и так, что мало чего не передавит. Камень огнем пыхает…
…что я бабке скажу?
…не ехать вовсе? Придумать, что, дескать, приболела… аль еще какая напасть приключилася… аль не напасть, а что остаюся учиться, чтоб в учебе не отставать…
Непривыкшая я врать.
Да только придется. Перстенек энтот ни снять, ни спрятать, я пыталася, да только не снимается. Крепко сел на палец, прилип почти. И значится, станет бабка про жениха расспрашивать… и чего казать ей?
Что азарин?
И не просто азарин, а царевич азарский?
От этой мысли меня в холодный пот шибануло.
Нельзя ей такое… у ней сердце слабое. И прочие нашие… нет, меня-то, небось, на колья не подымут, но и только. В воротах, навозом мазаных, тоже радости немного. Да и ладно бы в воротах дело, я-то вороты переживу, да как после бабке на люди-то казаться?
Срам-то какой…
Отказаться?
И Арея предать… и кто он мне? Знакомец. Приятель. А все одно самая мысль, что брошу его, поперек горла вставала. От и маялася я, ворочалася всю ноченьку и встала до свету.