Бочонок подкатили.
— Великий Аглай-каган, сотрясатель тверди земной, возлюбленному сыну своему шлет в дар черный бальзам из земли Кемет, которая скрывается за краем моря. Тысячу из тысяч ран залечит он, и подарит успокоение мятежному духу, и принесет разуму ясность. — Он говорил тихо, чеканя каждое слово, и я поневоле заслушалась.
Про страну Кемет нам сказывали.
И вправду лежала она за краем моря, куда не каждая птица долетит, чего уж о людях сказывать. Скрывается она в песках Великое пустыни, и днем там солнце палить нещадно, а по ночам — холод лютый стоить. И от того холоду на песке поутру случается проступать черной жиже, навроде дегтя — Милослава показывала нам пузыречек крохотный, прибавивши, что до энтой жижи дюже охочи местные твари, ибо суть сие — энергетический бальзам естественного происхождения.
А еще вода, которое в пустыне кажная капля ценна.
От и бродют охотники за кеметским бальзамом по барханам, бьются с нагами да скорпионами, спешат кажную каплю собрать, пока не выжарит их беспощадное солнце.
И дорог бальзам, и продают его крохотными пузыречками, а тут… бочка цельная.
Богатствие несказанное…
Кирей, скрестив руки на груди, поклонился.
— Передай отцу моему благодарность великую за дар столь щедрый, которого я, в сыновней непочтительности своей, не заслуживаю.
— Но…
— Пусть братья мои, коим выпало великое счастье расти под отцовскою рукой и каждый миг внимать мудрости его, примут сей бальзам и выпьют его за здоровье и благополучие Кирей-ильбека…
— Твой отец будет недоволен. — Кеншо-авар произнес это свистящим шепотом.
— Увы мне, дважды посмел я вызвать гнев его. — Кирей покаянно склонил голову, и почтительности сыновней и какой бы то ни было иной в том я не углядела.
А… неужто и вправду бальзам потравили?
Цельную бочку?
Это ж сколько деньжищ ушло… небось, за такие не то что Барсуки, половину столицы купить можно… видать, крепко охота кагану азарскому от сына избавиться, ежели этакого богатства не пожалел.
А может, у азар принято так, чтоб и душегубствовать по-богатому?
Надо будет опосля спросить.
Однако же бочку укатили… эх, а я уж думала, что попробую этакой диковины. Хотя ж… диковина с ядом — мне без надобности.
— Твой брат, Шанума-исыль, желая усладить твой взор, шлет тебе в дар прекрасные цветы…
Я разве что роту с удивления не раззявила, мол, какие такие цветы? И на кой они Кирею, чай, не баба, как из шатра, который стоял в стороночке, я уж и думать-то о нем позабыла, выпорхнула девка.
А следом другая.
И третья.
Одна белая, круглолицая и круглобокая, и главное, одетая в ткани тонюсенькие, так, что не только боки разглядеть можно было. Другая — чернявая, смуглявая, лицо завесила, только глаза сверкают… на Кирея глянет, потупится… и снова глянет.