— Хорошо…
Он хотел добавить еще чего-то, да отступил.
— Ложитесь спать. Завтра вставать рано. Жрец приедет служить во память…
…самый короткий день.
Темный.
И кажуть люди, что оттого темный он, будто бы приотворяются двери Мораньиного царствия, и души, которые в ем заперты, на волю выходят. Что летят они журавлями да по небу, жалются, плачутся на судьбину свою, ищут добрых людей, которым не жаль поминальной каши и молока свежего.
И как найдут такого, то и возьмут молока.
Каши.
А может, с нею и прощение добудут. В Мораньино царствие души попадают, которым грехи на крыла неподъемною тяжестью ложатся, а как скинут оную тяжесть, так и воспаряют в вырай.
Люди-то молоко у порогов ставят.
И кашу.
Оно ж не ведомо, как оно после смерти будет, может, и тебе случится за серый порог идти.
А еще, говорят, что в этот день и иное царствие до людей снисходит. Что слетают незримыми тенями те, кто ушел, да еще не возвернулся в новоем теле. И порой в теле память просыпается чужая… и всякие иные чудеса случаются.
Главное, что в храмы люд идет.
Несет подношение обеим сестрам, ибо равны они в силе своей.
И молит их о милосердии, любви да благости к ушедшим. И сам вспоминает тех, кого не стало в доме… печальный то день. И неохота его на усадьбу тратить, да только, чуется, не отпустит нас гостеприимная боярыня.
Сенная девка помогла мне разоблачиться. И водицы полила на руки, и полотенец поднесла влажных, чтоб пот обтереть. Рубаху полотняную.
Подарок хозяйкин.
И отказаться бы, да уж сил нет… глаза слипаются, куда иду — не вижу… ведут за рученьки к кровати, в которой уж Станька сопит. Ухнула я в мягкие перины, что в пропасть. Только подумалося — это ж надо было умаяться-то так!
Проснулася я от визгу.
И ктой-то так верещал, ажно заходился, что прямо сил никаких не было. На оный визг я глаза и разлупила… а понять-то ничего не могу.
Где я?
И чего это деется-то?
Кто верещить? Зачем?
Села… глаза тру, а их будто бы воском залепили. И плыветь все, качаеться. Темно, и свечечка куцая, на листку-подсвечнику поставленная, темени лишь прибавляет.
— Заткнись, дура, — раздался знакомый голос.
Арей?
А он тут чего творит?
— Ой, — ойкнула девка, рот обеими руками зажимая. — А б-боярин где?
Мне вдруг дюже любопытственно сделалося, какой же энто боярин потерялся и отчего искали его в моей постели. Я и рот открыла, зевок давя, когда двери распахнулися и на пороге возникла Добронрава Любятична собственною персоною.
— Что тут происходит? — громко спросила она.
И я знать хочу.
— Он… — Девка ткнула пальцем в Арея. — Я захожу, а он тут… на полу лежит…