Вот тебе и любовь.
— Что ж, — говорю, — молчала ты, как ехали?
— Боялася…
— Не бойся, малявка. — Лойко — от кот, вертелся рядышком, а я и не приметила, Станьку на руки подхватил да вверх подкинул. — Я тебя в обиду не дам. Говорил же ж. Аль не веришь?
— Верю, боярин.
Поставил ее на землю, сам сарафанчик одернул, платок пуховой поправил. От какая забота.
— От и славно… иди, вещи собирай. Поедем поутру до столицы…
— И я?
— И ты. Куда ж я без тебя-то? Невест без пригляду оставлять никак неможно…
Щеки Станькины румянцем полыхнули. Какая из нее невеста, дите горькое, а он и дразнится. Я только кулаком в бок ткнула, чтоб говорил, да не заговаривался. А то наберет девка в голову, после и голова болеть будет, и сердце.
— А ты, Зослава, не завидуй… упустила ты свое счастье!
— Это тебя, что ли?
— И меня. — Грудь выпятил, кулаками боки подпер, гордый, что петух в курятнике. — Говорил же ж, найду себе невесту из Барсуковых… вот и нашел…
— Я маленькая еще…
— Вырастешь, — махнул рукою Лойко. — Аккурат я Акадэмию закончу, магиком стану, то и ты вырастешь. Так что беги, невеста…
И Станька, юбки подобрав, в хату бросилась.
— Сирота она. — Коль есть у Лойко совесть, то, глядишь, и очнется. — Нельзя таких обижать. Божиня…
— Божиня далеко, а люди близко… и не бойся, Зослава. Я свою невестушку не обижу. И никому не дам…
— Лойко!
— Что? Говорю ж, места у вас хорошие… и хата справная, хозяин только нужен. Вот ты поедешь с Киреем в степи, а я сюда вернусь, к жене под бок… корову заведу…
Тьфу, блажной… ну его, главное, чтоб Станька эти его россказни всерьез не воспринимала.
— А ты тоже не стой. — Лойко меня к хате подпихнул. — Вещи сами собою не соберутся… на рассвете выедем… и сегодня бы, но…
…неможно.
Особая ныне ночь.
Лютая.
Волки по такой хороводы водят. А человек, посмевший из избы выйти, хоть бы и до ветру, рискует обратное дороженьки не сыскать. Все ворота открываются, все дороги переплетаются.
В такую ночь матери младенчиков на руках держат, глаз не сводят, чтоб, не приведи Божиня, не села на колыбель тень темная, чтоб дымом не вползла в горло, ибо тогда переменится человек.
И не станет сыночка любого.
Сгинет дочка-песта.
А объявится нечто иное, чему названия нет. Будет расти, жить серед людей, тянуть с них силы. И уйдет из такого дома кошка. Сбежит собака. Сдохнет живность малая, а после и людей черед настанет…
…В такую ночь рисуют молоком да кровью на порогах знаки особые.
И стелют вдоль окон соляные дорожки.
Песни поют.
И вспоминают ушедших. А коль хватит духу, то и выходят по-за порог, чтоб попотчевать кашей заблудшие души. Глядишь, и мелькнет серед них знакомая.