Впрочем, я и сама люблю хеппи-энды, и потому банальность предстоящего финала меня не смущала.
Не смущал меня даже грозящий объем работы: четыре серии следовало довести с нуля до примерно двухсот страниц в диалогах.
Контракта со мной никто не подписал, но ведь М. был своим человеком на телевидении, приятельствующим с самим гендиректором, так что беспокоиться было не о чем, не о чем, не о чем…
Я приступила: список персонажей, сама история, разбитая на четыре части, да так, чтобы по окончании каждой серии вам безумно хотелось бы посмотреть продолжение. Все, как в американских учебниках по сценарному мастерству. Они же, голливудские гуру, и регулярно повторяют неофитам, что создание сценария, это не «написание», а «переписывание».
Что есть истинная правда.
Итак, первый вариант отсылался по мейлу М. Через пару дней я получала ответное письмо с его критикой и рекомендациями. Садилась за работу и перелопачивала весь материал. Отсылала улучшенный вариант обратно. А еще через два дня мне приходили новые комментарии и пожелания…
Так происходило раз пять. Потом М. нес эпизод «на канал» и там несчастная серия препарировалась вновь – что твоя лягушка студентом-садистом, где каждый из редакторов желал вставить свои пять копеек. Отважный М. ругался с ними по каждой из правок, но искусство ведения военных действий, как известно, подразумевает иногда уступать в отдельном сражении, дабы выиграть войну. Кроме того, требования канала для сценариста – это нечто вроде Моисеевых скрижалей для правоверных: обсуждению не подлежат.
Прошло лето, наступила осень.
Работа – медленно, буксуя, – но двигалась вперед.
Иногда я заставляла себя выйти из дома, чтобы пойти поглазеть на витрины антикваров в центре. Саблон, раскинувшийся вокруг готической церковки район старьевщиков, славился среди знающих людей на всю Европу. Большинство из выставленных на продажу вещичек были мне не по карману, но никто не мешал зайти в лавку, пропахшую пылью веков, а часто – еще и табаком, и собачьей шерстью, и прицениться. К примеру, к огромным расписным сундукам из Бретани XVIII века, предназначенным для приданого, или к покрытому зеленоватой патиной бронзовому Будде, привезенному Бог весть когда из бывших ост-индских колоний, или к барочной серебряной сахарнице…
Особенно же я радовалась, когда обнаруживала среди антикварных сокровищ старую плитку с кобальтовым рисунком. Изразцы. Они стоили недорого: поторговавшись, можно было унести с собой обернутый в пожелтевшую газету кусочек из XVI или XVII веков. Казалось невозможным представить, что мой родной город еще не существовал даже в воображении Петра Алексеевича, а вот эта сценка из жизни детей или пастухов уже украшала чей-то камин в Низких Землях!