Тут лицо мадам Ивонн как-то странно отдалилось от меня и расплылось во внезапно нахлынувшем тумане. А когда туман рассеялся, я обнаружила, что не стою перед ней, а полулежу на козетке.
– Что с тобой? – испуганно вопрошала мадам, склоняясь надо мной. – Николь, милашка моя, ты упала в обморок. В обморок! Ты что, беременна, что ли? Да как ты могла быть такой неосторожной?! Ну ничего. У меня есть одно бургундское зелье…
– Не волнуйтесь, мадам, я ничуточки не беременна. Вам и повитуха подтвердит, нас же осматривали недавно. Так что не надо мне никакого зелья, – с трудом выговорила я. – И если меня тошнит, то только от этих разговоров про вашего монаха.
– Моего?! – возопила уже мадам, воздевая руки. – Мария Магдалина, покровительница падших девиц, ты слышишь? Моего! Да он твой, его ты приворожила-очаровала, без тебя он жить не может. А я – я мучаюсь, не знаю, как от него отвязаться.
– Но вы сказали ему, что я его видеть не хочу?
– Сказала, – махнула рукой мадам Ивонн. – Да что толку? Он меня просто не услышал. Твердит свое: Мари да Мари ему подавай.
– Надо было сказать, что Мари его ненавидит! – воскликнула я.
Можешь не сомневаться, что именно так я и сказала. А он начал мне угрожать. Сказал, что на исповеди признается своему аббату в совершенном грехе. И скажет, что не сам сюда, ко мне, пришел, а его искусила блудница на ступеньках собора, где он молился. И он впал не только во грех прелюбодейства, но и святотатство совершил. Назовет тебя и меня. А его аббат женщин ненавидит уже за то, что они существуют. Тем паче – веселых девушек вроде нас. И он очень влиятельное лицо, влиятельней просто некуда. Его брат – прево Парижа![21]
Я только ахнула. Если Себастьян натравит на нас прево Парижа, нам придет конец! Нас затравят, предадут анафеме. И еще бы полбеды, я не больно-то верила в истерические вопли монахов. Но куда хуже, что нас могут взять под стражу за растление общества. Нас заточат в Консьержери![22]А то и в колонии сошлют, как сослали уже многих проституток. И разве только мы пострадаем? Сколько девушек будет опозорено, а то и в тюрьму брошено! И все из-за моего похотливого, лицемерного брата!
Был только один способ остановить Себастьяна – сказать ему, кто я. Признаться во всем. Но именно этого я не могла сделать. Никак не могла. Тогда он точно нас погубит. Пойдет на все, чтобы уничтожить людей, которые ввергли его в грех кровосмесительства. Он уже нас обвинил. Нас, а не себя, не свою плотскую жадность! Да он нас не просто затравит – с лица земли сотрет. И еще нажалуется отцу, чтобы тот лишил меня наследства…