Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…» (Аринштейн) - страница 20

Однако вернемся в лето 1828 г. В начале июня Пушкин все еще настраивал себя на брак с Олениной. 6 июня он пишет немного раздраженное и потому даже слегка залихватское стихотворение «Кобылица молодая» с лейтмотивом:

(III, 107).

В разговорном варианте это звучало так: «Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой я уж слажу сам». Эти слова Пушкина записала в своем дневнике сама Оленина, соответственно их прокомментировав: «Я была в ярости от речей, которые Пушкин держал на мой счет»[37].

А еще неделю спустя Пушкин буквально взорвался. Услышав, как Анна Алексеевна напевала грузинскую мелодию (кажется, привезенную с Кавказа Грибоедовым), он пишет поразительное по силе лирического напряжения стихотворение «Не пой, красавица, при мне», так непохожее на всё, что он написал до того в связи с Олениной. Впрочем, его лирическое переживание обращено отнюдь не к ней, а к «далекой бедной деве» из «другой жизни». Исполнительнице же грузинской песни здесь отведена весьма незавидная роль – ее попросту, причем дважды, настоятельно просят замолчать, чтобы не будить в душе лирического героя ностальгическое воспоминание о другой жизни, надо думать, гораздо более импонирующей его душевному складу:

(III, 109)

В стихотворении «Не пой, красавица, при мне» Анне Алексеевне открыто противопоставлена другая женщина, которую поэт любил и о любви к которой он не может вспоминать без душевного смятения. Кто эта женщина из «другой жизни», легко выясняется из раннего варианта стихотворения:

(III, 659).

Ясно, что речь идет о путешествии по Северному Кавказу с семьей Раевских летом 1820 года, когда Пушкин был влюблен в Марию Раевскую, будущую супругу князя Сергея Волконского. Собственно, то, что под «далекой бедной девой» имеется в виду Мария Раевская, ни у кого никогда сомнений не вызывало. Существенно другое: в той же напряженной лирической тональности поэт вспоминает о былой нежной, робкой, безответной любви в ряде других стихотворений, написанных в конце 1820-х гг. Это, во-первых, посвящение к «Полтаве». То, что оно обращено к Марии Раевской, убедительно показал еще П. Е. Щеголев[38], а затем окончательно доказал Н. В. Измайлов