И Ситников отвечал, что не помнит, маленький был. Но на самом деле он все-таки кое-что помнил. Раз в жизни отец его плакал, вот это он помнил. Следы от слез хорошо было видно. Пламя, вырывавшееся из окон, оставляло на щеках отца тоненькие поблескивающие дорожки.
Теперь военные сюда возвращались.
Через тридцать шесть лет.
Здание «Преображенской», отремонтированное, вновь побеленное так, что глазам больно, словно одетое в щегольский летний пиджак, снова пушечки, снова якорьки, открыло двери перед седым стариком в адмиральской парадной форме. Тут же стояли вице-губернатор из Архангельска, суетливое местное начальство, фундаментальный доктор-профессор из Москвы с академическим пузом наперевес. Но главным был все-таки военный старик. Еще настоятель монастыря: монастырь тут всегда был главным, он тут корни пустил, и каменные корни обители прошли под днищем Белого моря, чтобы завязаться в узлы со всем бескрайним лесом материковых монастырей… Настоятель держался чуть наособицу.
Адмирал перерезал ленточку.
Все ждали, что он скажет. Может, про то, как тут будет стоять уникальная антенна, точнее, целая роща антенн и прочих радиоэлектронных наблюдалок, одна из которых – особенно уникальная; может, про зонтик противоракетный над Русской Арктикой; может, про долг, про государство, про отечество. Все это будет длинно, правильно и скучно. Все это можно представить себе заранее, еще до того, как прозвучит первое слово, поскольку таких речей наговорено за последние десять лет бесчисленное множество – и про истребительные авиаполки, вновь пришедшие в Арктику, и про расширение границы по шельфу, и про новый гидрографический флот, и про возобновление геологоразведки.
Шел мелкий дождик, ветер трепал червонные кудри кленов, море отливало оловом. На Батарейном мысу осенней ярью багрянела роща, вороны недовольно говорили «крок-крок!» с Корожной башни дивного Соловецкого монастыря. Красота соловецкая, яркая, сочная, сияющая близостью к Изначалью, кажется, отторгала толпу людей в дорогих костюмах, собравшуюся здесь совершенно официально. В пресс-группе, где стоял и сам Ситников, позевывали. Здесь каждый мог составить для своей газеты отчет о выступлении адмирала, не слушая его.
Старичок снял фуражку и сказал:
– Вот мы и вернулись.
А затем обратился к настоятелю:
– Благословите, честной отец.
И больше ничего не говорил. Просто завел всех в обновленное здание.
«А ведь нормальный, кажется, человек…» – подумал Ситников.
18 июня 1944 года. У входа в Конгс-фьорд
Подлодка С-105 шла на перископной глубине со скоростью 3 узла. В отсеках стоял одуряющий масляный запах, потому что лопнула масляная магистраль правого дизеля, а лопнула она из-за раздолбаев на ремонтном заводе, хотя откуда там взяться нераздолбаям, когда все нормальные мужики ушли на фронт? Еще подтекали клинкеты. Еще воняло тем, что спалил кок, пытаясь использовать сковородку в условиях шторма. Положительно, не надо было использовать сковородку…