Отца девочки я представляла себе иначе. Почему‑то я ожидала увидеть добродушного молодого мужчину, вызывающего мгновенную симпатию и желание расспросить его хоть о чем‑нибудь. Но этот человек выглядел сухим и жестким, как давно высушенный фасолевый стручок.
— Орикая, — без отцовской нежности строго сказал мужчина и поморщился, когда малышка с жаром приникла к его боку. — Тебя очень долго не было.
— А где мама? — вместо ответа уточнила девочка.
— Она спустилась в каюту. Ей стало дурно, — отец хмуро глянул на Орику. — Тебе стоило бы больше времени проводить с матерью.
Ничего более не сказав, мужчина нетвердой походкой, выдавшей его нервозность, скрылся с глаз за ящиками.
— Не обращайте на него внимания! — отмахнулась Орика. — Он просто очень волнуется. Мало того, что мы переезжаем, так еще мама братика ждет… А папа… Он хороший! Очень веселый. Тяжело ему просто.
Я сдержанно улыбнулась малышке и подошла к борту, наслаждаясь холодными брызгами. Переведя взгляд на женщин, занятых рукоделием, я непроизвольно хмыкнула, заметив их недовольство. Оно понятно. Подобные взгляды сопровождали всюду, куда бы я ни отправилась, даже в Академии некоторые крины презрительно поджимали губы, видя мой наряд.
Ройна, одевавшаяся куда женственней, по этому поводу всегда хихикала, напоминая мне, что очень немногие девушки в нашем учебном заведении носят штаны вместо юбки.
Отец так же часто пытался втолковать мне азы приличий. Но больше других старалась тетушка Севиль. Впервые увидев меня в тонких брюках из оленьей кожи, женщина подняла в замке великий плачь о моей утерянной голове. Те ее вопли до конца жизни впечаталась мне в сознание: «Твоя мать! Твоя покойница мать перевернулась бы в гробу, а уж Элиза и вполовину не была так почтительна к традициям, как я! Эмма, ты опозорила нашу семью, нашу фамилию, наш род! Все княжество!»
Никто не мог понять, как с тетушкой не случился удар. Она хваталась за сердце, требовала то воды, то ликеру, то свежего воздуха. Даже позволила на несколько сантиметров распустить свой корсет и расстегнуть ворот платья. Слуги судорожно обмахивали тетю широкими веерами из крашеных павлиньих перьев, с которых на кровать сыпалась пыль, брызгали в тетю водой, носили ей холодные примочки, чтобы можно было прикладывать к вискам, и тормошили Ольму.
Сестра в тот раз поступила умнее всех. Она к тете просто не пошла, предоставив мне возможность в полной мере насладиться спектаклем в одиночестве.
Тетя закатывала скандалы каждый раз, стоило чему‑то произойти без ее ведома, так что я не стала пытаться утешить женщину. А поняв, что я занята поисками интересного бутона среди цветов в одной из ее многочисленных ваз, тетя раскричалась еще громче, колотя ногами по покрывалу, словно маленький ребенок.