«Показушник!» — хихикнула я.
На слух о колдунах с полей сбежались мужики, желая посмотреть на «магичей» в деле. Карр то кричал, то шептал еще минут пять, корча жителям рожи, а потом змеиным шипением выдал требуемую формулу. Из курятника во все стороны повалил густой черный дым, жминьковцы охнули и плотнее облепили забор, но в завесе ничего нельзя было разглядеть.
Мужик, воспользовавшись моментом, вылетел из заточения, наново распугивая кур, от чего зрители дружно завопили, и скрылся в огороде, зайцем перескакивая через гряды.
Карр продолжил выкрикивать отдельные неразборчивые фразы еще полминуты, пока дым не рассеялся. Жители, увидев нас живыми и невредимыми, дружно охнули.
— Спасивцы! — бабка Гэля бросилась Карру в ноги. — Добры люди!
— А не спасти ли нам еще и эту курицу? — Парень деловито поднял хохлатку со свернутой шеей за крыло, с любопытством осматривая.
— В дом пойдемте! — пригласила женщина. — Таких дорогих гостей и не накормить?!..
— Вот — вот, — согласился Карр, следуя за бабкой.
Дочь Гэли, бочком приблизившись к курятнику, озадаченно заглянула внутрь и изумленно хмыкнула.
В дом, и так не слишком просторный, набилась целая толпа народу. Староста с сопением и тихими ругательствами оттеснил остальных от стола, заняв всю лавку напротив, поудобнее устраивая свое пузо. Бабка закричала, выгоняя набившихся в сени соседей, но старосту выпроводить не смогла. Самые проворные — малышня и подростки — столпились за распахнутыми ставнями точно маргаритки на клумбе.
Дочь Гэли с недовольным видом выставила на стол хлеб и кринку с молоком, надеясь этим и ограничиться, но мать на нее шикнула, широко нам улыбнулась и сама принялась за дело. Через минуту появились соленые огурцы, моченые яблоки, бычий язык, прибитый к доске двумя вилками, квашеная капуста, картошка с первым весенним укропом, морковь, сметанка, какая‑то зубастая рыба, тушеная в масле, и квас.
Сыто охнув, я поблагодарила Гэлю, ограничившись квасом и ломтем хлеба, смазанным сливочным маслом, а вот Карр решил не отказываться от угощений, с превеликим удовольствием набросившись на угощения.
Староста сначала что‑то неразборчиво бухтел, словно бы пытаясь начать разговор, а потом перетянул себе квашеную капусту, запустив в нее руку. Хозяйки дома заверещали, бросившись отнимать у прожорливого мужика деревянную миску, но тот ловко от них увернулся и громогласно затребовал:
— Грустно у тебя, Гэля! А где же чудная настойка на рябине, которой меня зимой потчевала.
— Не будет тебе, Крут, настойки, — хмуро зыркнула на старосту Гэля. — И так все выпьешь!