Анри не знал, что Бийо, которого часто приглашали в Пале-Кардиналь, исчез. Но, если сбежал, вполне мог свою обиду на Париж выместить стихотворным образом. И наверняка найдутся господа, которые станут его подзуживать: «А напишите-ка, мэтр Адан, еще куплетик, а давайте вместе посмеемся над стареньким кардиналом, которому все еще неймется!..»
— Есть еще одна особа, которая по зловредности затмит и салон де Рамбуйе, и салон де Ланкло, и всех прихлебателей королевы-матери, — помолчав, сказал отец Жозеф. — Шевретта… Не понимаю, как только ее духовник дает ей после исповеди отпущение грехов?!..
— Да, святой отец, — согласился де Голль. — Наслышан про эту даму. Такая может заплатить любому поэту…
— И отнюдь не деньгами, сын мой! Как же наша молодежь до сих пор не поймет, что постель Шевретты — прямая дорога в тюрьму, в изгнание или на эшафот?..
В эту минуту в боскет неожиданно заглянул юноша лет четырнадцати в костюме пажа, увидел отца Жозефа и часто-часто заморгал.
— Простите, святой отец, — пробормотал, кланяясь.
— Вас прислали за мной, Франсуа?
— Нет, святой отец, — ответил паж кардинала. — Мы все ищем кота. Его высокопреосвященство приказал, чтобы без кота не возвращались.
— И кто же пропал? — осведомился капуцин.
— Портос, святой отец. Этого кота в прошлом году господин де Пейрешем привез в подарок его высокопреосвященству из Московии. Все время убегает…
— А! Помню: огромный пушистый зверь дымчатой масти… Нет, дитя мое, здесь кот не появлялся. Ищи его в других местах. Итак, господин лейтенант, вам осталось только получить деньги на расходы и расписаться в ведомости, — заключил отец Жозеф, поднимаясь и потирая поясницу.
— Святой отец, — собравшись с духом, сказал Анри, — не сердитесь, но… я вряд ли смогу выполнить столь деликатное поручение. Меня не примут в отеле Рамбуйе — я не герцог и не стихоплет. А в салоне мадемуазель де Ланкло я тоже, пожалуй, буду нежеланным гостем, ибо не гожусь в любовники этой девице.
— Отчего же? Этот грех я вам отпущу, — серьезно ответил капуцин.
Анри был не слишком высокого мнения о своей внешности. И отчасти прав: рядом с Эженом де Мортмаром, например, статным и кудрявым от природы, он проигрывал. Всякий раз, собираясь в гости, де Голль приказывал своему старому лакею Бернару разогревать щипцы для завивки. Он пробовал на ночь накручивать волосы на папильотки, как делали многие гвардейцы даже в его роте, но всякий раз ему снились кошмары. Анри страшно не высыпался и в конце концов оставил эту затею.
— Я не знаю, под каким предлогом заявиться и к той и к другой, — честно признался де Голль.