Возле открытого окна стояли двое мужчин. Один был де Голлю незнаком, но второго он узнал сразу. Да и как не узнать эту круглую физиономию с крючковатым носом! Лейтенант достаточно на нее насмотрелся в Пале-Кардиналь.
В кабинете герцога де Шеврёза стоял беглый поэт Адан Бийо!
— Господин де Марсийак! — воскликнул Анри. — Не уходите, мы продолжим схватку, я сейчас вернусь!
Он вбежал в отель Рамбуйе, пронесся через вестибюль, выскочил на улицу и помчался к воротам герцогского особняка.
В дом его, однако, не впустили. Привратники божились, что герцога де Шеврёза в Париже нет, и знать не знали никакого Бийо. Правда, имя Ришелье их немного испугало, но они держались стойко.
Сильно озадаченный таким поворотом, Анри пошел обратно в отель Рамбуйе. Ему было холодно, на душе скребли те самые кошки, которых парижане считали маленькими демонами. И вдруг лейтенанта осенило: герцога в особняке может и не быть, но герцогиня запросто могла тайно вернуться в Париж! Тогда кое-что становится понятным. И присутствие Бийо в кабинете, и упрямство привратников. Так что же — значит, за спиной сочинителя стоит Шевретта?!. Значит, это все-таки «мэтр Адан»?..
В полном смятении Анри вошел в вестибюль отеля. Там его поджидал озабоченный Ротру.
— Господин де Голль, лучше вам наверх не подниматься, — шепотом, хотя, кроме двух лакеев, в вестибюле больше никого не было, сказал драматург. — Они там затевают какую-то злую шутку. На это мадемуазель Жюли мастерица. Принц де Марсийак сказал, что вы, похоже, сошли с ума — чуть ли не в разгар поединка выкрикнули что-то невнятное и сбежали. Аббат де Гонди, конечно, сразу за это ухватился и закричал, что вы сумасшедший. Так что вряд ли вас там сейчас хорошо встретят…
— Катрин… — пробормотал Анри. Все складывалось так плохо, что дальше некуда.
— Возьмите в гардеробной свой плащ и уходите, — настаивал Ротру. — Я все объясню его преосвященству.
— Я же приехал сюда с дамой! — с раздражением вспомнил Анри.
— Я и даме все объясню. Увезу ее отсюда. Только, ради бога, уходите, пока все это не кончилось кровью!
— Отчего вы так обо мне беспокоитесь? — сердито спросил де Голль. — Вы же здесь — свой! Вы такой же, как они!
— Нет, вы ошибаетесь, — твердо ответил драматург. — Я ведь из небогатых дворян, и меня заботы господ аристократов, которых его преосвященство лишил каких-то привилегий, не касаются. Я очень хорошо разделяю литературу и жизнь, месье. Мое дело — писать комедии, трагикомедии и трагедии. Хорошо их писать, понимаете? А это трудно, мне уже наступает на пятки этот прокурор из Руана… Прокурор пишет трагедию, которая перевернет все представления о прекрасном, вы это себе представляете?