— Что рецензии! — возразил Шолохов. — Ты приходи сам, объясни устно. Давай завтра, часов в восемь утра.
Раннее время меня не совсем устраивало, с утра я обычно работал за столом над своими произведениями, но возражать, конечно, не стал и на другой день с небольшим опозданием был у двери шолоховского дома. На стук вышла старушка-няня.
— А Михаила Александровича нет. На охоте.
— Как на охоте?
— В восемь он всегда уезжает, то ли на прогулку, то ли на охоту.
Я хотел было передать рукописи няне, но вспомнил, что уговор был непременно самому. Вечером по телефону сообщил, что приходил и не застал дома.
— Так я когда тебе велел? Завтра!
— Почему же завтра? Сегодня, Михаил Александрович. Память у меня хорошая.
— А ты думаешь, у меня хуже?
Этого оспаривать я не стал.
— Приходи завтра. Обстоятельно поговорим по каждой рукописи.
На другой день новоиспеченный рецензент ровно в восемь, как штык, предстал перед знакомой дверью. Снова вышла няня:
— А Михаил Александрович уехал.
— Как уехал? Мы же договорились…
— Уехал на охоту.
Что тут делать? В журнальных и газетных очерках я не раз читал об огоньке, который допоздна светил в мансарде, из чего делалось заключение, что Шолохов пишет чуть ли не всю ночь напролет.
Я не утерпел, спросил:
— Когда же Михаил Александрович за стол садится? Всё в разъездах да в разъездах.
— Рано.
— Как рано?
— Да в четыре уже за столом. Поработает до восьми — и на прогулку. А бывает, и после обеда запрется в кабинете, сидит до утра.
Уходя со двора, я подумал: «Пожалуй, он из тех, о ком говорят: „Кто рано встает, тому Бог подает“».
Крестьянская привычка вставать с петухами осталась у него на всю жизнь.
Я чувствовал себя неловко рядом с Шолоховым, ростом ниже среднего. Как завзятый кавалерист, он был кривоног, что особенно бросалось в глаза, когда носил галифе. Осенью облачался в кожаное полупальто, под ним — китель; галифе заправлены в армейские хромовые сапоги. Костюм не городской, «станичный».
Незадолго до приезда в Вешенскую я видел писателя в Ростовском драматическом театре, в старом здании, на собрании избирателей. Шолохов баллотировался в Верховный Совет, депутатом которого неизменно избирался. Вот он маленький, щупленький, сидит на стуле в комнате, дверь из которой ведет на сцену. Зал уже полон, гудит, нетерпеливо рукоплещет. Сейчас на сцену выйдет президиум — доверенные и прочие лица. Кто ни заглянет в смежную комнату, все обращают внимание на человека, одетого в военный костюм цвета хаки без знаков отличия. Сидит, опустив голову, смотрит то на свои тупоносые начищенные сапоги (нога словно подростковая), то просто в пол. Усы делают лицо мужиковатым. Чуть смущенная от всеобщего внимания улыбка. Совсем не чувствуется, что это знаменитость.