— На конце вашей фамилии «ов» или «ёв»?
— «Ов», — сказал Левашов, и Шолохов ровным разборчивым почерком написал:
«…на память о Вешенской, — подумал и закончил, — да ещё на Тихом „Дону“». И расписался.
В Вешках мы пробыли еще несколько дней. Выступили в редакции местной газеты и опубликовали короткие рассказы. Не без ехидства один из сотрудников заметил, как на двух страницах текста, переданного в редакцию Шолоховым, «академиком с девятиклассным образованием» (подчеркнул он), обнаружил несколько грамматических ошибок. Я улыбнулся: такие ошибки или описки и у Толстого можно найти.
Немалая часть нашей жизни состоит из курьезов. В станице Каргинской казаки устроили нам пир горой, как выяснилось, по ошибке: всё это готовилось для ростовских писателей. Чуть позже они прибыли в верховья Дона большой делегацией.
— Кто их разберет, — оправдывались каргинцы в райкоме партии. — Нам позвонил Михаил Александрович: приедут писатели, встречайте, как дорогих гостей. А какие они, московские или ростовские, на лбу у них не написано!
Я был поражен длинным рядом накрытых столов персон на тридцать, когда меня и Левашова пригласили поужинать после выступления в школе. Оказывается, эти столы предназначались для ростовчан. Однако ни один стул не пустовал, охотников попировать среди казаков нашлось немало. Вот так, нежданно-негаданно, мы с Левашовым выступили в роли то ли Хлестакова, то ли Остапа Бендера, «лидирующего» в автопробеге.
Руководитель делегации поэт Ашот Гарнакерян полагал, что мы это делали нарочно, и посылал на головы незваных гостей проклятия, собирался послать гневное письмо в Союз писателей, но мы тут были ни при чем. Разве мы в Каргинской хоть словом заикнулись про ужин? Мы лишь посмеялись, а я в отместку горластому поэту припомнил эпиграмму, известную еще по Ростову:
На могиле Налбандяна*
Бродит тень Гарнакеряна.
И хотя он из армян,
Всё же он не Налбандян.
Вот так, историей в духе баек деда Щукаря, закончилось моё последнее пребывание в Вешенской.