Мы звоним. Дверь открывает медсестра в белом халате. Мы оба жутко смущены и с красными мордами заходим в приемную. Слава богу, больше никого нет. На столе кипа номеров «Недели». Мы листаем. Довольно старые. Там еще только Брестский мир.
Выходит врач. У него блестят очки. Дверь в кабинет он оставил приоткрытой. Видно кожаное кресло на никелированных трубках, удручающе практичное и стыдное.
Странно, многие врачи обожают обращаться с пациентами как с маленькими детьми. Дантистов специально учат, но, похоже, у этих тоже так.
– Ну, господин Брайер, – игриво начинает очковая змея, – нам нужно с вами немножко подружиться.
Людвиг стоит как привидение, потом с трудом сглатывает.
– А анализ?..
– Да-да, анализ крови готов. Положительный. Сейчас мы этой нечисти как следует прищемим хвост.
– Положительный, – бормочет Людвиг. – Это значит…
– Да, – говорит врач. – Нужно пройти небольшой курс лечения.
– Это значит, что у меня сифилис?
– Да.
Летающий по комнате шмель бьется о стекло. Время останавливается. Студенистый воздух оползает по стенам. Мир изменился. Жуткий страх уступил место жуткой уверенности.
– А это не может быть ошибкой? – спрашивает Людвиг. – Может, сделать повторный анализ?
Врач качает головой.
– Лучше поскорее приступить к лечению. Вторая стадия.
Людвиг сглатывает.
– Это лечится?
Врач оживляется. Лицо его прямо-таки лучится открытостью.
– Ну разумеется. Сначала полгодика поколем вот эту ампулку. А там посмотрим. Может, больше ничего и не потребуется. Люэс сегодня лечится.
Люэс – какое мерзкое слово. Звучит как тонкая черная змея.
– С фронта привезли? – спрашивает врач.
Людвиг кивает.
– Почему не сразу принялись лечить?
– Я не знал, что это. Нам раньше не рассказывали. А вылезло намного позже. Сначала вроде ничего особенного. А потом само прошло.
Врач качает головой.
– Да, оборотная сторона медали, – говорит он как ни в чем не бывало.
Больше всего мне хочется трахнуть его стулом по голове. Разве он знает, как это, когда получаешь три дня увольнения в Брюссель и из воронок, блевотины, грязи, крови приезжаешь вечерним поездом в город, где улицы, фонари, свет, магазины, женщины, настоящие гостиничные номера и белые ванны, где можно плескаться и содрать с себя всю грязь, тихая музыка, терраса, прохладное тяжелое вино! Что он знает о волшебстве голубой сумеречной дымки в короткий момент между серым и серым! Это как щель между облаками, как дикий вопль жизни в мимолетной паузе между смертью и смертью. Как знать, может, через пару дней ты повиснешь на проволоке с раздробленными костями и будешь реветь от боли и жажды, а потом подохнешь… Еще глоток тяжелого вина, еще вздох, еще взгляд на этот нереальный мир скользящих красок, грез, женщин, волнующего шепота, слов, от которых черным фонтаном закипает кровь, от которых тают годы грязи, бешенства и безнадеги, превращаясь в сладкий, мелодичный хоровод воспоминаний и надежд. Завтра опять налетит смерть – с орудиями, гранатами, огнеметами, кровью, гибелью; но сегодня гладкая кожа, она благоухает, зовет, как сама жизнь, она невыразимо желанна, беспокойные тени на затылке, нежные руки, шелест, сверкание, все рушится, бушует многоводным потоком, небо пылает… Кто в этот момент подумает о том, что в шепоте, коже, локонах, благоухании, крадучись, приблизилось, притаилось, пригрелось еще кое-что – люэс, кто об этом догадывается, кто хочет об этом догадываться, кто вообще думает дальше, чем про сегодня; может, завтра всему конец. Чертова война, она научила нас видеть и брать только «сейчас».