Но колонна трогается, и это снова лицо грузчика, бледное после лазарета, в бледном вечере, оно благодарно улыбается, когда товарищ сует в зубы сигарету. Митингующие спокойно идут по улицам, без криков, без возмущения, выдержанно, только жалоба, не обвинение, они знают: тому, кто больше не может стрелять, не приходится ждать помощи. Они добредут до ратуши, постоят там немного, к ним обратится какой-нибудь секретарь, затем они разойдутся и поодиночке вернутся в тесные квартирки, к бледным детям и серой нужде, без особой надежды – пленные судьбы, которую им уготовили другие.
* * *
С наступлением вечера волнение в городе усиливается. Мы с Альбертом ходим по улицам. На всех углах группками стоят люди. Ползут слухи. Якобы уже были столкновения военных с митингующими рабочими. Со стороны церкви Марии доносятся выстрелы, сначала отдельные, потом целая очередь. Мы с Альбертом смотрим друг на друга и, не говоря ни слова, идем в ту сторону. Нам навстречу попадается все больше людей.
– К оружию, эти канальи стреляют! – кричат они.
Мы идем быстрее, продираемся через толпу, торопимся, вот уже бежим; неподатливое, опасное возбуждение гонит нас вперед. Мы задыхаемся. Перестрелка становится громче.
– Людвиг! – кричу я.
И он уже бежит рядом. Губы сжаты, скулы выдаются, глаза холодные и напряженные – у Людвига опять траншейное лицо. У Альберта тоже. И у меня. Мы бежим на звуки выстрелов, как на приманку, перед которой невозможно устоять.
Люди с криком отшатываются от нас. Мы проталкиваемся. Женщины закрывают лица передниками и убегают. Поднимается негодующий вой. Несут раненого.
Мы добираемся до Рыночной площади. У ратуши занял позиции рейхсвер. Тускло блестят шлемы. На лестнице готовый к стрельбе пулемет. Сама площадь пуста, люди толпятся на близлежащих улицах. Безумие идти дальше. Хозяин площади – пулемет.
Но один человек все-таки выходит, совсем один. Позади него, вокруг домов, в рукавах улиц, как под напором пара, клокочет и сжимается черным комком толпа.
Но одиночка далеко впереди. В центре площади он из отбрасываемой церковью тени выходит на лунный свет. Раздается громкий, резкий окрик:
– Назад!
Человек поднимает руки. Луна такая яркая, что, когда он начинает говорить, в темном отверстии рта видны блестящие зубы.
– Братья!
Становится тихо. Между церковью, глыбой ратуши и тенью только его голос, одинокий голос на площади – порхающий голубь.
– Братья, бросьте оружие! Вы будете стрелять в своих? Бросьте оружие и идите к нам!
Никто еще не видел такой светлой луны. Солдатские мундиры на лестнице ратуши как будто вымазаны мелом. Отсвечивают окна. Освещенная сторона церковной башни словно зеркало из зеленого шелка. На погруженном в тень фасаде выдаются каменные рыцари в шлемах и забралах.