Обе соседки когда-то, еще в школе, занимались в гремевшем на весь город драмкружке, которым руководила Елена Васильевна. И с тех пор опекали ее, как можно опекать только родного человека. Да и не только они души не чаяли в Елене Васильевне, хотя и Дом культуры закрылся из-за того, что не находилось у руководства денег на ремонт, и драмкружок распался, потому что все участники самодеятельности кто как мог искали дополнительные заработки. Многие уезжали в Тверь, в Петербург или в Москву. Но те, кто остался, не забывали Елену Васильевну, заглядывали к ней по вечерам: кто с ведром картошки или огурцами, кто с молоком, а кто с рыбой. Елена Васильевна давно перестала на них ворчать и отнекиваться. Все равно это было бесполезно. Все ее подопечные знали, что огорода, у нее как не было, так и не будет. Кого угодно за такое пренебрежение в Верхнегорске осудили бы, но только не Елену Васильевну. Разве только младшее поколение уже не помнило тех дней, когда к каждому празднику ставились концерты, слава о которых гремела не только в городе. Самодеятельный театр привозил дипломы и со Всесоюзных смотров, а однажды их даже посылали в дружественную Болгарию.
Вспоминая предотъездные хлопоты, Светлана смотрела в окно невидящим взглядом и не слышала, как скрипнула дверь и в аудиторию вошел Эмэм — так студенты Центра искусств называли своего кумира Максима Матвеевича Муратова. В этом шутливом прозвище не чувствовалось иронии. Это был намек на то независимое положение, которое он мог себе позволить занять в Академии искусств. Еще одно его имя, придуманное студентами, — Мэд Макс. Из-за своей удивительной способности принимать неожиданные решения, о которых студентам каким-то образом все равно становилось известно. И из-за того, что он, в сущности, был ненамного старше многих из тех, кто пришел к нему на факультет.
Следом за Максом вошел и куратор группы Евгений Тихонович — тощий и длинный, как Дон Кихот. Не обращая внимания на работавших студентов — Максим обсуждал с Евгением Тихоновичем вопрос, стоит ли ему переводить свою группу на этот этаж, хватает ли здесь света, — они первым делом посмотрели на окна. А потом взгляд Максима скользнул на натурщицу.
Светлана сидела, освещенная неярким солнцем, слегка откинув голову, так что волосы ее золотистым водопадом струились по плечам и по спине. Их теплый цвет подчеркивал прозрачную белизну тела. Со стороны никто ничего не заметил. Но Макс едва заметно дернулся, как от удара кнута: «Она». И тут же рассердился на себя. Наверное, это заставило его шагнуть вперед, к мольберту работавшего слева от него студента и посмотреть на рисунок. Студент вопросительно поднял голову.