Обладать голосом значит задумываться о том, как мы хотим строить свои отношения, чтобы не получалось автоматического повторения семейных традиций, с одной стороны, или бездумного сопротивления им – с другой. Являются ли дистанция и разрыв той картиной, которой Кэтрин хочет довольствоваться? Желает ли она передать это наследие дочери? Каковы ее собственные убеждения и ценности касательно того, какой матерью (сестрой, дочерью, внучкой, тетей и кузиной) она хочет быть? Есть ли у нее какое-то представление о том, какими должны быть ее отношения с Ди, скажем, лет через пять?
Через несколько недель после начала нашего курса Кэтрин однажды начала сеанс так: «Я боюсь, что потеряю дочь. Что мне делать?» Рассмотрев все возможные варианты, она поняла, что ее порыв просто набрать номер дочери легко может привести к эскалации конфликта. Вместо этого она решила написать Ди записку.
Кэтрин была адвокатом, склонным проговаривать детали, поэтому краткость не была ей свойственна. Первым ее импульсом было «изложить обстоятельства дела», а это шаг в неверном направлении, если вы хотите снизить, а не повысить напряженность. В итоге Кэтрин решила купить открытку, где написала короткое сообщение для прощупывания почвы:
«Дорогая Ди, как ты?
После твоего последнего визита мне было трудно решиться на это письмо. Я знаю, что он был болезненным для нас обеих. Я пытаюсь обдумать сказанное тобой как можно более объективно. Это трудно, потому что, когда меня критикуют, я ухожу в глухую оборону. Но я буду стараться. Я думаю о тебе.
С любовью, мама».
Ди не ответила на открытку Кэтрин или, точнее, ответила молчанием. Трудностью для Кэтрин было воспринять молчание Ди как информацию о ее степени тревожности и напряженности и не принимать его близко к сердцу. Кроме того, ей следовало напомнить себе, что существенные изменения в семейных отношениях – процесс медленный и в один момент произойти не могут.
Примерно через десять дней после отправки первой открытки Кэтрин написала Ди снова. Я предложила ей взять телефон и позвонить, но она не чувствовала себя готовой к этому. Ей хватило мудрости, чтобы оценить, какую степень беспокойства она в состоянии вынести. В ее письме говорилось примерно следующее:
«Дорогая Ди!
Сижу на красном диване и думаю о том, как ты там. Я по-прежнему обдумываю твои слова во время последнего приезда. Жаль, что между нами такая враждебность. По твоему молчанию я делаю вывод, что тебя в данный момент лучше оставить наедине с собой.
Я ценю то мужество, какое наверняка потребовалось тебе, чтобы поделиться со мной своими чувствами так прямо. Я хочу, чтобы у нас были такие отношения, где можно открыто говорить обо всем.