Тогда мачеха заперла девочку в комнате без окон, чтобы та не сбежала.
А сама взяла алмазы и рубин и отнесла их Элу в «Пешку и пушку», и Эл отвалил ей пять сотен без вопросов.
Мачеха вернулась домой и послала за дозой свою родную дочь.
Эта девочка любила только себя. Увидев собаку, изнемогавшую на солнце, она проверила, хорошо ли та привязана, и пнула ее ногой. Мимо проститутки на лестнице она прошла, даже не взглянув. Наконец, она добралась до этажа, на котором жил дилер, и постучала в дверь. Дилер посмотрел на нее, и девочка молча вручила ему двадцатку. На обратном пути проститутка на лестнице обратилась к ней: «Прошу тебя, милая…» – но девочка даже не замедлила шаг.
– Сука! – крикнула проститутка ей вслед.
– Змея! – крикнула ей собака, когда девочка проходила мимо.
Вернувшись домой, девочка достала пакетик, протянула его матери и сказала:
– Держи!
Маленькая яркая лягушка выскочила у нее изо рта, перепрыгнула с руки на стену и уставилась, не мигая, на мать и дочку.
– О боже мой! – вскричала девочка. – Фу, какая гадость!
И тут же изо рта у нее выпрыгнуло еще пять разноцветных древесных лягушек, а за ними – змейка в красно-желтую с черным полоску.
– Красное на черном, – сказала девочка. – Это значит, ядовитая?
И тут же появились еще три древесные лягушки, и тростниковая жаба, и белая слепозмейка, а за ними – крошечная игуана. Девочка попятилась.
Ее мать не боялась ни змей, ни лягушек. Она пнула полосатую змейку ногой, и змейка ужалила ее. Женщина взвизгнула и забилась в судорогах, и дочь ее тоже завизжала, и долгий, громкий крик выскользнул у нее изо рта взрослым, хорошо откормленным питоном.
Девочка – первая девочка, та, которую звали Амандой, – услышала крики. Потом наступила тишина. Но девочка была заперта в комнате без окон и никак не могла узнать, что случилось.
Она постучала в дверь. Никто не открыл. Никто не ответил. Из-за двери доносился только шорох, как будто что-то огромное и безногое ползло по ковру.
Когда Аманда изголодалась, слишком изголодалась по словам, она заговорила.
– «Ты спишь еще невестою покоя, – начала она. – Под кровом времени и тишины…»
Она продолжала говорить, хотя слова душили ее.
– «В прекрасном – правда, в правде – красота. И это – мудрость высшая земная…»[25]
Последний сапфир выскользнул из губ Аманды и со стуком покатился по полу.
И больше ничто не нарушало тишины.
Возвращение Тонкого Белого Герцога
ОН ВЛАСТВОВАЛ НАДО ВСЕМ, что был в силах охватить взгляд, – даже сейчас, когда, стоя в ночи на балконе дворца и слушая доклады царедворцев, он поднял взор в небеса, на горькие, мерцающие островки и извивы звезд. Да, он правил мирами. Герцог издавна старался править хорошо и мудро, быть добрым монархом, но власть – тяжкое бремя, а мудрость приносит страдания. Он обнаружил, что, властвуя над чем-то, невозможно творить одно только добро, ибо нельзя созидать, не разрушая. Увы, даже он не мог волноваться о каждой жизни, каждой мечте, каждом народе каждого мира.