Я выглянул - двор скотобойни!
- Огонь! - заорал я, сам выставил автомат на бруствер, стал отлавливать в прицел уцелевших немцев, стреляя короткими очередями по 2-3 патрона.
Расстреляв патроны, рухнул на дно окопа, извлёк пустой магазин, сунул его в карман разгрузки, достал другой, перевернул его, постучал им по своей каске, выбивая песок, если он там был, вставил магазин в магазиноприёмник, передёрнул затвор. Всё это время смотрел, как Гавр, матерясь, перевязывал колено прямо поверх штанов. Он не был ранен - распорол ногу, когда на коленях бежал по дну окопа, наступил коленом на острый осколок, что неудачно оказался у него под ногой.
- Чё там? - спросил я его.
- Прицел цел, орудие - в порядке. Колесо только оторвало.
- У тебя?
- Ерунда! Обидно только!
- Громозека! За мной! - я вскочил, Гавр и Громозека - тоже. Рванули по окопу к огневой ПТО.
И тут я почувствовал что-то. Что-то было не так. Что-то нехорошее почувствовал. Сходное чувство у меня было тогда, прошлой осенью, когда немец уже целиться мне в сердце, а я, раскоряченный после того, как спрыгнул с танка, с пустыми руками. Чувство острой опасности. Смертельной. И такое же чувство у меня было, когда Кум, ментяра, собирался застрелить меня в спину.
- Атас! - заорал я, развернулся, кинулся на своих спутников сбивая их обоих с ног.
Так в кучу и рухнули. Взорвалось прямо в голове. Наверное, я вырубился на время. Очнулся от того, что кто-то меня толкает в пах. Да больно-то как! Попытался встать, не получается. Будто на меня сверху навалили чего-то. Поднатужился, будто силовую тягу выполняю, пошло дело! Потом легче, легче, а потом кто-то меня схватил за спиной ремень разгрузки и выдернул, отбросил, перевернул, на лицо полилась вода. Я смог открыть глаза.
Блин, нас взрывом засыпало! Бойцы-комсомольцы теперь тащили из земли и деревянной щепы Громозеку и своего командира. Я достал флягу, но она оказалась подозрительно лёгкой. Потому что была дырявая, смятая и пустая. А на корме у меня? Точно, вода! - с облегчением понял я. Быть раненым в корму - позор-то! А я-то думал, что ранен недостойно - мокро на филейной части, решил, что - кровь, а боли - пока не чувствую. Бывает так - о том, что ранен узнаёшь не от боли, а от мокрости крови на коже.
Оба погребённых заживо были живы и даже целы. Только, так же как и я - оглушены.
- Целы? - спросил я.
Они закивали головами с ошалевшими глазами.
- Пошли дальше!
А вот и причина нашего погребения - огромная воронка. И, если бы я не остановил себя и моих соратников - прямо нам на голову бы и упал снаряд. А что самое обидное - наш это был снаряд. Выпущенный красноармейцами из советской корпусной пушки. Такой вот "дружественный" огонь. Недолёт, называется.