Проходя мимо Гречанинова, она мимолетно коснулась его плеча.
— Ничего, ничего, девушка, — сказал он, — все в порядке.
Уселись под яблонькой, где была врыта скамейка на двух пеньках. Я закурил.
— Ну как, косточки срастаются?
— Григорий Донатович!
Поглядел на меня изучающе:
— Что ж, Саша, придется тебе немного собраться с силами. Торопятся наши фигуранты, прямо удержу нет…
Торопливость привела бандитов к тому, что они третьего дня ночью взорвали гараж отца вместе с находящейся там «девяткой», которую он ремонтировал. При этом зацепило три соседних гаража, но из людей никто не пострадал.
— Это все? — спросил я.
— Не совсем. У твоего папы сердечный приступ. Он в больнице.
— У меня еще есть сын, помните, я вам говорил? Про него ничего не известно?
— Почему неизвестно. Я с ним виделся. Хороший, сообразительный мальчик. Ему есть где спрятаться. Не волнуйся.
Я особенно и не волновался, дымил, тупо глядя под ноги. Конечно, грустно было понимать, что, скорее всего, они меня дожмут. Но это логично. Дожали же они страну. И никто им не помешал. А что я? Жалкий комочек протоплазмы, нелепо пытающийся сопротивляться.
— Надо ехать к отцу, — сказал я.
— Да, разумеется. Я тебя отвезу. Но Катя останется здесь.
— Вам виднее.
Катя успела напечь оладышков и заварила крепкий кофе. На меня поглядывала с тревогой, но держалась бодро, хотя и заискивающе. Осведомилась у Гречанинова, любит ли он украинский борщ со шкварками. Она собиралась приготовить его на обед по матушкиному рецепту и надеялась, что мы оба останемся довольны и, может быть, даже придем в восхищение. Оказывается, для секретного борща у нее есть все, что надо, кроме винного корня. Но и без винного корня…
— Катя, — перебил я ее на самом интересном месте, — у меня отец заболел, надо его навестить.
Она смотрела не на меня, а на Григория Донатовича.
— Вы хотите, чтобы я осталась здесь?
— Придется, — сказал Гречанинов. — Если не боишься, конечно.
— Но почему?
— Так будет разумнее.
Перевела умоляющий взгляд на меня, и я видел, что собирается заплакать.
— Катя, не срамись!
Она почувствовала мое раздражение.
— Хорошо, господа мужчины! — улыбнулась сквозь проступающие слезы. — Но вы ведь к обеду вернетесь?
— Когда надо, тогда и вернемся, — сказал я.
— К вечеру, — добавил Гречанинов. — Ты уж не скучай, пожалуйста.
Как быстро мы поменялись ролями! Отец лежит в такой же точно палате, на пять коек, но к его кровати подключена капельница. Вместо подполковника Артамонова его соседом был белокурый старичок с маленьким, в одну ладонь, личиком.
Внизу меня долго не пропускали (время посещений! не надо зря тревожить!), но объяснили, что состояние отца удовлетворительное, то есть такое, какое бывает при инфаркте средней тяжести, если человек не окочурился в первые сутки. Вид у него был соответственный: серое лицо, ввалившиеся щеки, но взгляд осмысленный.