Над ней стояла ведьма. Узкие сухие губы, натянутые на торчащие вперёд зубы, маленькие острые глазки под тяжёлыми тёмными веками, спутанные седые волосы. Сгорбленная вдовья спина. Ведьма скинула платье и схватила девушку за руку, дёрнула вверх, заставив встать, отвела кисть в сторону, словно собиралась танцевать гавот, и удовлетворённо сказала:
– Тебе повезло!
– Почему повезло, – растерялась Йоринда.
– Потому что я могла бы забрать твоё тело и отпустить твою душу прямиком к богу, уж ты-то невинная, и он, старый развратник, не отказался бы от твоей чистой души, но к твоему счастью, ты можешь воспользоваться этим прекрасным, чудным, умным, замечательным телом, – она погладила себя по животу, – всего лишь лунный месяц назад оно было таким же глупым и свежим как твоё, у меня много дел и планов и тела так быстро приходят в негодность!
– Если хочешь, можешь прикрыть срам вот этим, – ведьма кивнула на кучку перьев.
Йоринда посмотрела на старуху, перевела взгляд на перья и задумалась.
– Ну, что, ты решила? Что выбрала? Моё старое тело или птичьи перья? Быстрее шевели извилинами, безмозглая корова, – засмеялась гадкая старуха, – а то полетишь сразу к богу!
У Йоринды язык приклеился к гортани, она протянула руку к старухе.
– Хорошо, значит, хочешь ходить на двух ногах, на трёх, – хихикнула она, – с палочкой, не хочешь быть птичкой! Остальные выбирали птичьи перья, а ведь ты могла бы попробовать! Но ты боишься нового! – сказала ведьма, подошла к девушке и сделала то, чего Йоринда боялась больше всего и точно знала, что та сделает именно это: ведьма взяла холодными костлявыми руками её за уши, прижалась к Йоринде и так же, как когда была птицей, приникла сухими твёрдыми губами к её рту, чтобы высосать душу. И так же, как тогда, Йоринда, замерев от ужаса и страха, впустила её в свой рот и перестала дышать.
Теперь всё утро у Йоринды занято. Когда она была девушкой, то могла сама решать, чем ей заниматься. Помогать бабушке по хозяйству или валяться в своей девичьей кровати, похожей на кремовое пирожное, пойти в поле или в лес, на речку с другими двушками или к Йорингелю, только там её хворостиной мог прогнать его отец, чтобы не отрывала жениха от работы; или могла потихоньку от бабушки залезть в кладовку и умять горшочек варенья или шмат сала, или солёных огурцов или всё это вместе, а потом сидеть в отхожем месте, могла делать, всё, что душенька пожелает! Она вспомнила, как любила, сидя на пригорке, расчёсывать свои длинные густые волосы цвета обожженного ореха, теперь её волосы расчёсывает мерзкая колдунья, её волосы, её же белыми ручками. Стоит перед зеркалом, растрескавшимся от горя, что приходится отражать ведьму, и любуется крепкой талией Йоринды, её круглой шеей – стоит, гладит себя по бедрам, её бедрам!