Девочки с ушками (Сахновский) - страница 4

Однако начальница нагнетала восторг: «Вы не понимаете, это же так круто! Вау, секси! А потом ушки себе домой заберете бесплатно — для детей. Да, девочки? Да?»

Те уже колебались: ну, вроде да.

Но тайный антилидер Клюшкина время зря не теряла. Она избирательно покуривала с феями на складе и внушала по полной программе: это стремно, унизительно и вообще позор.

И уже назавтра самые внушаемые уходили в отказ: «Нет, не могу». — «Ну почему же нет-то?» — «Потому что унизительно, и вдруг кто-то знакомый в магазин придет».

Партию французских ушей прислали вместе с новой косметикой, но на них никто и смотреть не захотел.

К тому времени и сама директриса начала постепенно отыгрывать назад: сперва подумала, что надо бы выписать феям премию за позор. Затем стала сочинять версии для центрального офиса, одну трагичнее другой. Французские ушки малы для российских голов. У продавщиц жестокая мигрень. Некоторые даже не могут улыбаться и путают слова.

Праздничные дни казались бесконечными. Девочек заранее предупреждали: работаем до последнего тошнотика. Это значит часов до одиннадцати, и никакой личной жизни, и не будет времени что-то купить для дома и семьи, приготовить, накрыть на стол.

Кто-нибудь контрабандно приносил на работу шампанское, и в течение дня феи поочередно выбегали из торгового зала, чтобы глотнуть прямо из горлышка. Жизнь вне магазина уже как бы не подразумевалась. В двух словах, настроение было такое: нечего терять.

Арина вышла в туалет, заперлась и позвонила Герману Сергеевичу. Он долго не отвечал, потом отозвался недовольным кашлем.

«Алло, — сказала Арина, — это Вера. Меня просили передать, что Арина приехать не сможет, она сегодня работает допоздна. С наступающим!» — и выключила телефон.

После восьми вечера дух «Советского» шампанского перешиб все французские ароматы. Самые заводные феи, примерив уши, чувствовали себя секс-бомбами и с русалочьим смехом бегали от покупателей.



Посреди уличной темноты магазин ослеплял стерильным светом, блистал, как бриллиантовая шкатулка. Но тошнотики вносили с улицы на обуви снежную грязь и марали белый сияющий пол. Как их можно было после этого любить?

Арина тоже надела ободок с ушками — почти машинально, ей было, в общем-то, все равно. У нее была простая гладкая прическа, а самая нарядная одежда — из секонд-хенда. С тех времен, когда в обязанности Арины входило ставить клизмы и выносить за больными утки, она воспринимала любую работу как мучительную напасть, которую следует терпеть.

В какой-то момент, разговаривая с клиенткой, Арина почувствовала на себе пристальный взгляд и обернулась к витринному окну. За стеклом стоял Герман Сергеевич и смотрел прямо на нее. И ей почудилось, что он смотрит с таким тяжелым презрением и жалостью, что она не придумала ничего лучше, чем убежать из торгового зала на склад, в курилку. Там она посидела с минуту, ни о чем не думая, потом расплакалась. В последний раз она плакала так же сильно еще в детском саду, в подготовительной группе, когда ее дразнили за то, что она носила толстые рейтузы ниже колен и не выговаривала сразу несколько букв.