— Э-рих! Па-у-ль!.. — Его крик напоминает вой смертельно раненного волка.
Было ли у них боевое братство, товарищеская верность, желание помочь ближнему? Остановятся ли те, кого он окликает? Нет. И Эрих и Пауль даже не оглянулись. Только ниже опустили головы и быстрей зашагали вперед.
— Камрад, помоги... — просит он наших конвоиров.
И я вижу другую армию. Прыгающий по ухабам грузовик останавливается. Он забит до отказа ослабевшими гренадерами. Но два конвоира находят все-таки в кузове место и для этого брошенного своими товарищами фельдфебеля. И снова какая-то сила переносит меня на окраину хутора Перекопского, и перед глазами встает гитлеровский лагерь смерти с его глубокими глиняными ямами, прикрытыми, как решеткой, жердями, на дне которых лежат со скрученными колючей проволокой руками, раздетые палачами узники.
В снежную мглу уходит последний фашистский захватчик. Заводские развалины и вечерняя степь озаряются светом ракет. По ветру летят рассыпчатые огни: зеленые, белые, желтые, красные. Так и кажется, сейчас воздух вздрогнет от удара батарей. И как-то даже не верится, что это не вызов огня, а фронтовой салют в честь Сталинградской победы.
— Вот он, нашелся! — Слышу голос Валентина Клочко. — Я же говорил, что он где-то здесь.
За майором Клочко размашисто шагает Иван Поляков. Он заключает меня в могучие объятия:
— С победой! — Когда мы снова зашагали по дороге, Поляков, улыбаясь, взял под козырек. — Докладываю: редакционный поезд покинул Камышин. Завтра он весь день будет стоять в степи под Александровкой. Я приехал из штаба фронта забрать тебя. Вечером поезд покинет стоянку, поедем на новый фронт.
— На какой?
— Этого пока никто не знает. Я только догадываюсь: под Курск или под Харьков, а возможно, двинем и на Донбасс.
— Я думаю, под Курск. — И Клочко ускорил шаг.
Все мы были в таком приподнятом настроении, что когда вошли в Городище и переступили порог политотдельского домика, то даже не почувствовали ни малейшей усталости, пережив в Сталинграде такой напряженный и неповторимый день.
В дом вошел проворный Хозе, укрыв в сарайчике «эмку». Радуясь победе, он как всегда начал с воспоминаний:
— А помните, товарищ майор, как нас обманула дорожная стрелка в лесу, а потом мы наткнулись на диверсантов?
— Все помню, Хозе.
Приближалось время, когда Москва должна была передать последние известия. Валентин Клочко, вооружившись красно-синим карандашом, подошел к висевшей на стене карте. После каждого сообщения Совинформбюро он старательно отмечал на ней продвижение наших войск, обводя красными кружочками освобожденные города.