Осень прочистила горло, прочистим и мы. Трудно, но можно. В таком случае начнём.
Неожиданно, откуда-то снизу, из травы и корней деревьев донеслось:
«Мм-мм-мм».
«А, каков, — сказал Великий Гэтсби, — не человек, твердь. Сразу видно, что мыслит».
«Профессор, конечно, — недовольно заметил Мой брат-граф, — а вот мне одна девушка после этого вдруг и говорит…»
«После чего?» — оживился Эротичный.
«После того», — сказал Мой брат-граф.
«И что она тебе сказала?» — заинтересовался Плешивый.
«Оригинальную мысль высказала. Мы, — говорит, — любим друг друга».
«А ты что?»
«Удивился, конечно, и спрашиваю: с чего ты взяла?»
«А мы с тобой, — отвечает, — после этого разговариваем».
«Сокровенная примета любви, — удивился Эротичный, — мне такой никогда не встречалось».
«А ты откуда знаешь?» — спрашиваю.
«Уж я-то знаю», — говорит.
«Девушка, — вздохнул Эротичный. — Оно, конечно, дело деликатное. Да и какая разница. Чем больше, тем лучше. Дань количеству».
«Не в количестве суть, а в качестве», — сказал Мой брат-граф.
«Тела, что ли?»
«В качестве переживания», — сказал Шельмуфский.
«Какое там переживание! — разозлился Эротичный. — Что, я хуже тебя предмет знаю? Попрыгали, отдышались, да по домам. Через час и не помнишь, чего было, уж не говорю, как выглядела. Нашёл… переживание».
«Любовь — такое дело…», — примирительно сказал Плешивый.
«Оно, конечно, — сказал Мой брат-граф. — Надо отдать должное прелестным Шармант. Они выработали простую и строгую философию: „Что значит было? Это значит, что ничего не было“».
«Неугомонные», — сказал Еродий и безнадёжно махнул рукой.
Вы снова здесь, изменчивые тени… Пронизанный до самой сердцевины тоской тех лет… Насущное отходит вдаль, а давность, приблизившись, приобретает…
Относительно кораблекрушений условлено, что если человек, собака или кошка спаслись с корабля, то такой корабль или баржа и то, что находится на них, не могут считаться остатками кораблекрушения. Если кто-нибудь будет претендовать на эти вещи и сможет доказать в течение года и одного дня, что они принадлежали ему или его господину, или что они пропали, находясь под его надзором, то они должны быть возвращены ему без промедления.
«Мм-мм-мм», — сказал Профессор.
Все согласились, что Профессор, как всегда, прав.
Бедный друг, истомил тебя путь. На Невском было тепло, солнечно и почти безлюдно. Красиво живут люди. Париж, особняк, — отстроен в начале девятнадцатого, куплен прабабкой в середине, — Наполеон, корсиканская куртизанка, поют дуэтом, нет, не с Бонапартом, с молодым человеком из приличной семьи. Наполеон в раме орехового дерева на втором этаже особняка, а спевка на первом. В прямоугольнике рамы изображён уже не Бонапарт, ещё не Наполеон, уже не первый консул, ещё не император. В промежутке судьбы. В лестничном пролёте будущего не видны ни Ватерлоо, ни Эльба, ни Святая Елена. Верите вы в ненависть и смерть? Ни в то, ни в другое. Покойники — самые счастливые люди, потому и называются покойниками. Юлиан Перфильев сделал попытку повеситься на унитазном бачке. Не получилось. Ты, конечно, помнишь тот Ванинский порт? Счастье — затея, выдумка? Однако хотелось бы ещё до летального… Как мне говорила моя бабушка при виде приближающегося мужчины, — улица, весна, все ещё живы: бабушка, мужчина, я, — не называй меня при нём бабушкой, тётя, только тётя. Дитя природы. Все мы ублюдочные дети природы.