…обрыв, обломов, обыкновенная история, верно сказано романным гением: безобразие, беспорядок. Что восхищаться хулиганством и беззаконием природы, поёживаясь на берегу леты. Слава богу, стихия существует, оно, конечно, до тебя не добралась, а доберётся…, хорошо говорить, вносить записи в дневники и мемории. Живёшь! Что живёшь?! Показалось, обмануло зрение, надень очки, слеподырый. Унижение паче гордости, — лепетали когда-то, — не выдумывай, трусогон, убогоед, не вали в кучу, не гони волну, она не твоя, это для других, боевых, непокладистых и даровитых, им и бить в баклуши восторга, в судьбоносные ночные горшки. Горяча сердце мобилизационными предписаниями. Наличность, недвижимость, неликвидка, неологическая развилка жизни, опять пиззисят звонила, говорила смешно и обширно, всё затронула, все предметы, но главное вылетело, а что главное? Не тронь сердце, босяк, инвентарь генеральной линии, тебя же жалею, хочу, чтоб долго жил, ишь, чувствительный выискался, кондуктор, нажми на тормоза, я к маменьке родной с последним приветом спешу показаться на глаза. Самочувствие свободного изъявления, дань непрухи, сижу в столице иностранной державы, державы все иностранные, других не бывает, столичная когда-то была родной и близкой, да с возрастом разошлись. Дешёвое виноградное изливается могучим потоком, вокруг красота, трудно выразить губно-зубными, картины, статуи, пейзажи, офорты, эстампы, графическое оформление жилья повседневности, в углу рояль, готов к употреблению, балконы, террасы, лоджии в цветах, оранжереи благополучия, новая аранжировка давнего посещения, дирижёр при пюпитре с указкой в правой, сейчас взмахнёт, грянет оркестром, воздух в клочья, тишины как нет, былое затонувшим колоколом уходит на дно, созерцаем грядущее. Уже на подходе. Всё волнует, набухают протоки извилин и артерий. Того и гляди прорвёт.
Вы-то хороший человек, — говорит, — хотя не уверена, но ваш запах…, меня зовут Леонид Авелиевич, так, а вас, а меня Парменид Каинович, Авель, где твой брат Каин, я не сторож своему брату Каину, вот ответ неробкого сердца, переиграем событие, оно от этого не станет хуже, махнёмся не глядя, Авеля на Каина, Давида на Авессалома, Бонапарта на Робеспьера, Сталина на Бухарина, битву на Калке на Сталинградскую, франко-галлов на инко-ацтеков, устроим пир невозможного, сделаем бывшее небывшим, отменим «циклон б», вернём к жизни, — я не желаю никому зла, я не знаю, как это делается, — раздробленных, растерзанных, слепим из пепла, другого материала нет, глина в дефиците. Что открывать америки, выясним, есть ли европа, приснилась, может, не фантазия ли гражданина кантона ури, повернём на сто восемьдесят, Колумба Ивановича на Гарсиласа Петровича, вспомним повесть, поэму, женитьба Ивана Петровича, любим, любим жениться, квартал — и по новой, обновляемся и молодеем, даётся недёшево, впадаем в финансовые затруднения, разоряемся до нательной. Трудно, но можно. Бульвар Сен-Жермен пересекают сверху и снизу, туповато-косовато — напрямую Сен-Мишель, Сен-Жак, Рю де Ренн вливается и затихает, после восьми бутылку не купишь. К сведению заблудших и обнадёженных.