Эммета мучила история про поэта, который сошел с ума, и друзья стали его избегать. Он умер в одиночестве на Таймс-сквер, и его окоченевшее тело несколько дней пролежало в морге — никто его не забирал. Друзья и не заметили, что поэт исчез. Может, потом они виновато радовались, что телефон молчит, что прекратились пьяные телефонные звонки и ночные визиты.
Если бы Эммету предложили загадать любое желание, он бы встретился с друзьями того поэта и спросил, как это происходит: по каким правилам настолько от кого-то отказываешься. Он не знал, каковы границы заботы. Не знал, как далеко зашел и сколько ему еще предстоит.
Эммет понимал, что проигрывает. Его безумие сидело на нем верхом и понукало. По утрам он смотрел на себя в зеркало с ужасом, словно мог распознать признаки своего падения. Он хотел понимать, каковы его шансы, пока не случилось самое страшное. Он не желал верить в беспросветную жизнь, в которой нет надежды на спасение, нет сетки, что поймает падающее тело, даже если в это трудно поверить.
Собака захныкала во сне. Ее лапы брыкались, будто она кого-то преследовала или убегала от невидимой погони. «Интересно, что ей снится? — подумал Эммет. — Кролики, птицы? Или взбесившееся стадо, которое ее преследует?»
Собачьи глаза безумно вращались под веками. Эммет не знал, снятся ли ей сны в картинках или ее охватывает безликий страх, инстинкт из глубины сознания, заставляющий бежать.
— Хорошая собачка, — сказал он и положил руку ей на сердце. Собака мгновенно угомонилась. Она сладко зевнула и перевернулась на спину, разбросав мягкие лапы — передние согнулись и упали ей на грудь. Эммет зарылся лицом в собачью шерсть, прижимая трубку к уху и надеясь, что брат заворочается. В трубке ничего не было слышно.
Что будет, если закричать в трубку? Вряд ли брат проснется. Во сне Джонатан еще дальше. Еще дальше, чем если бы положил трубку. Тогда Эммет смог бы ему перезвонить.
— Спаси меня, — прошептал он в телефон. Он был уверен, что брат его не слышит. Эммет втайне надеялся, что послание все же доберется до спящего Джонатана, останется в его сознании. Как учить иностранный язык: некоторые кладут под подушку магнитофон.
Эммет обвел взглядом комнату, тяжелую мебель, зеркала в рамах из темного дерева, три граненых флакона на льняной салфетке, расстеленной на письменном столе. На флаконах выгравированы две тоненькие танцовщицы, словно покрытые инеем. Эммет разглядывал их, и вдруг они ожили, зазмеились, вертя подолами. Обе по очереди махали ножкой в сторону оцепеневшего Эммета.
— Ты здесь, — сказал он, хватаясь за прохладные медные поручни. Подушки навалились на него, мягкие, белые, будто кожа. Все в комнате закачалось, задвигалось, словно все перевернулось с ног на голову, и Эммет — единственный мертвец среди оживших вещей.