Джесси.
Она снова достает телефон, чтобы рассказать ему новости.
– Он совершенно поражен, – после она сообщает мне. – Он передает тебе поздравления.
– Я думала, ему не нравятся модели.
– Ему не нравится, чтобы его девушка была моделью. Сестры могут делать всѐ, что им
нравится. Ой, посмотри, смайлик.
Она показывает мне телефон. Джесси прислал ей пучеглазое фото самого себя, растянув
рот двумя пальцами так, что всѐ можно увидеть – зубы, десны и миндалины. Но он все ещѐ
выглядел лучше, чем я на тех снимках. Я тихо вздыхаю.
– Ава, я не собираюсь делать пробную фотосессию. Ты понимаешь?
– Собираешься, – говорит она радостно.
Я даже не утруждаю себя спором. Существует миллион причин, почему я не могу этого
сделать, начиная с того, что я не знаю что такое пробная фотосессия, и отсутствия «разрешения
родителей» до ужаса при мысли о ней. Но Ава, кажется, такой счастливой, что я не могу огласить
ей этот список прямо сейчас. Я сделаю это позже, когда еѐ волнение уляжется.
Нам нетрудно хранить в секрете от мамы то, что произошло в Модел Сити.
Понедельник Ава называет ―день-Х‖ – день, когда начинается химиотерапия. Мама прочла
все брошюры, соблюдала все инструкции по подготовке, растратила весь бюджет на свежие,
экологически чистые фрукты и овощи и приготовила всѐ, чтобы Ава чувствовала себя комфортно
после всего, на случай, если после лекарств она почувствует себя плохо, как бабушка. Это было бы
столь ужасно, что мама плачет каждый раз, когда думает об этом.
Мы проводим остаток выходного, рассредоточившись по квартире: мама рыдает в платок,
Ава убеждает еѐ прекратить, папа занят попытками починить коробку передач в мотоцикле
(которая не подлежит ремонту), и я пытаюсь занимать как можно меньше места.
Если бы психолог спросил меня сейчас, я бы сказала, что снова чувствую себя виноватой. В
том, что я здорова, а у моей сестры из груди торчат пластиковые трубки. Если бы я могла разделить
с ней все это поровну или вместе перенести тяжелый приступ ветрянки, или сломать ногу, я бы
сделала. Но меня никто не спросил. Я не являюсь частью этого уравнения. Поэтому я сохраняю
спокойствие и стараюсь не играть ни у кого на нервах.
В воскресенье после полуночи мы долго лежим без сна. Я слышу дыхание Авы, а она
слышит моѐ.
– Всѐ будет хорошо, Tи, – говорит она в темноту, чувствуя, что я не сплю. Я знаю, что
должна утешить еѐ, но в этом мире всѐ "шиворот-навыворот", и она утешает меня. – Люди болеют