— Well?… — сказал тот.
— Поляной Великой Беседы.
— О, very nice indeed![2]… — усмехнулся лорд.
— И для всего острова это прекрасное название. Но откровенно говоря, меня начинает эта великая беседа смущать немного: что-то очень уж нелепо… А?
— Это только начало еще… — заметил профессор и вдруг воскликнул: — Это еще что такое?
Из леса вышла большая толпа коммунистов. Все они о чем то громко и возбужденно разговаривали.
— Это что такое? — спрашивали все вокруг. — С какими новостями, товарищи?
— Мы пришли сообщить вам, товарищи, — громко начал высокий и худой швед с точно стеклянными глазами, — что, согласно почину инициативной группы, мы произвели выборы в исполнительный комитет и в чрезвычайную комиссию. Результаты…
— Какие выборы? — раздались со всех сторон голоса. — Что за скоропалительность?.. Надо хоть два дня на подготовку…
— Довольно болтовни!.. — бешено крикнул с трибуны Гаврилов. — Выборы!..
— А мы уходим… — заявил Рукин и большая толпа сектантов, беседуя между собой, пошла к берегу бухты.
— Не уйдете и вы!.. — крикнул им вдогонку Егоров. — Догоним!..
— Нет, это решительно невозможно… — говорили вокруг. — Где же порядок? Прямо голова распухла…
Общий бестолковый галдеж. Профессор с улыбкой объясняет что-то туземцам. На трибуне что-то кричит, бешено жестикулируя, и стучит по пюпитру кулаком Гаврилов…
Профессор Богданов сидел в своей скромной комнатке за рабочим столом, заваленным всякими бумагами и книгами. Над столом висел большой портрет молодой красивой женщины, а пред ним, как тихая жертва, — большой букет живых цветов. В широко открытую на террасу дверь виднелась дорога и бухта с дремлющим крейсером. Рядом в кресле сидел лорд Пэмброк.
— Чем же кончилось ваше столкновение с Рейнхардтом? — спросил профессор.
— О, я успокоил его очень быстро!.. — сердито отвечал лорд. — Я сказал, что подчиняться распоряжениям его исполнительного комитета я не желаю: я здесь второй представитель международной комиссии и своей лаборатории для его бестолковых общественных работ я не брошу, а если он позволит себе хоть малейшее насилие, пушки «Нор-фолька» очень быстро сотрут его с липа земли вместе с его чрезвычайкой…
— Ого, как вы поговариваете!.. — усмехнулся профессор.
— Но он нестерпимо надоел мне, этот зарвавшийся еврей!.. — раздраженно воскликнул лорд.
— Это очень нехорошо, друг мой… — повторил профессор и, смеясь, прибавил: — Вы начинаете сердиться, а это помешает объективности ваших наблюдений…
— Я лучшие годы свои отдал проповеди коммунистического анархизма, — задумчиво сказал Пэмброк, глядя в землю. — Но для коммунизма нужен прежде всего человек в прекраснейшем смысле этого слова — в этом Макс совершенно прав. А эти… бешеные орангутанги прежде всего и разрушают всякую веру в человека… И больше всего этот нахал-еврей… Вы посмотрите, что он только делает!..