— Нация все равно какая.
— Ясно, — сказала Надин, — еще?
— Н-ну… Характер, конечно. Лучше бы добрый, по крайней мере, не эгоист. Характер-то передается. Вот у меня мать была упрямая — сами видите…
— Видим, — охотно согласился Леший.
Надин подытожила:
— Значит так: не дурак, не алкаш, не эгоист и смотрится. Еще?
— Хватит, — сказала Дарья, — такого не найти.
Внезапная Дарьина хмурость подействовала на подругу, она тоже потускнела и притихла. Ленька же наоборот решил поднять настроение и стал доказывать, что мужиков полно, проблем не будет, вот только Дарье надо выбрать с умом.
— Конкретная идея есть? — допытывался он.
Дарья уклонилась, сказала, там видно будет.
Разговор усох, Лешего опять потянуло к телевизору — приглушенный, но не выключенный, он так и бормотал за стеной.
— Сиди, — приказала Надин и тут же, умница, смягчила: — останемся тут, две дуры — на что годимся без мужика?
— Справитесь, — ободрил Леший, словно бы машинально продвигаясь к маленькой комнате. В дверях вдруг остановился и радостно заорал: — Тройню рожай! Тройню! Пятикомнатную дадут!
Оставалась еще сложность, которой пока что не касались. В конце концов, чтобы у подруги не было неясностей, Дарья заговорила сама:
— Насчет денег продумала. Восемьсот на книжке, еще подкоплю, пока время есть, на ремонте подхалтурю. А потом буду вязать. За вязку сейчас хорошо дают, у нас бухгалтерша вяжет.
— Ты разве вяжешь?
— За девять-то месяцев научусь! — уверенно возразила Дарья.
Надин помолчала, покивала и лишь потом негромко отозвалась:
— Ладно, это все дела переживаемые. В конце концов, у нас мужик есть. Лень!
Леший за стенкой вновь приглушил телевизор.
— Зашибешь лишнюю тридцатку для любимой женщины?
— Для Дашки, что ли?
— А у тебя что, еще любимые есть?
Ленька всунулся в дверь, постучал себя по груди и торжественно заявил, что, пока он жив, Дашка с голоду не помрет.
Когда ящик вновь заорал, сказала:
— Ничего. Надо будет, и полтинник подкинет. В чем, в чем, а в этом мужик. Добытчик.
Надин была прижимиста, каждой копейке знала нужное место — хозяйка! Все для дома, для семьи. Дарья чуть не разревелась от умиления. И раньше-то чувствовала себя у Гаврюшиных родней, а тут и вовсе… Надо же, какие люди! Да ближе и на свете никого нет. Вот скажи ей — умри за Надьку, или за Леньку, или за Кешку-прохиндея…
Кресло разбирать не стали, постелили на Кешкином диване. Уже в темноте долго, из комнаты в комнату, переговаривались. Ленька, дурачок, как всегда, хохмил, звал к себе, чтобы с левого бока не дуло. Дарья, как всегда, отвечала:
— Сейчас, только шнурки наглажу…