Рождественские туфли (Ванлир) - страница 63

— Я подумал то же самое! — кивнул я.

Ветер немного стих, проглянуло солнышко, по обледенелым веткам и надгробиям рассыпались искры — все кладбище вдруг озарилось светом.

— Вы учились в университете? — спросил я, указывая на его шапку.

— Еще учусь, — улыбнулся он.

— Наш курс выпустили в семидесятом, — сообщил я. — В те времена мы пользовались чернильницами, разумеется. Что вы изучаете?

— Онкологию, — ответил он несколько смущенно. — Не знаю, как дальше пойдет.

— Здорово! Но курс действительно сложный, это верно. Дороги сегодня невозможные, а? Я не смог заехать сюда на машине, — поделился я.

— Да, сэр. Я ехал из больницы по федеральной трассе, ее песком посыпали, но все равно очень скользко. Может быть, солнце выглянет, поможет.

— Вы уже лечите? — пошутил я.

Порывы ветра вновь усилились. Я поежился, запахивая пальто поплотнее.

— О, нет, пока нет! — засмеялся молодой человек. В его голубых глазах светилось дружелюбие; щеки раскраснелись от мороза и ветра. — У нас сейчас каникулы, и я помогаю больнице на добровольных началах.

— Это замечательно. Конечно, больница — не самое лучшее место для проведения каникул, но думаю, пациенты благодарны вам. Что ж, приятно было поговорить с вами. Еще раз счастливого Рождества, — сказал я и заторопился к могиле матери.

Я увил надгробие остролистом, положил под надписью венок, справа и слева поместил гирлянды. Соскребая с букв остатки инея, я бормотал под нос:

— Вот так, теперь ей понравится.

Обычно могилы украшают в родительскую субботу, в день рождения или в день смерти усопшего, но моя мать любила Рождество, а не родительскую субботу, и поэтому каждый год, в снег и в слякоть, в мороз и оттепель, я приезжал в этот день на кладбище.

— Нынче Рождество страшно холодное, мама, — сказал я, потирая руки. — Я знаю одного человека, который радуется, что в этом году не надо украшать твой дом к празднику, — усмехнулся я, вспоминая, как дрожала под Далтоном мамина шаткая лестница, пока он пытался выполнить все ее указания по развешиванию гирлянд и венков. — Ханна привезла к нам Эвана, и, должен признать со всей объективностью, во многом он очень похож на своего дедушку: такой же красивый и обходительный молодой человек… умеет обращаться с женщинами. Да, чуть не забыл: и тоже очень скромный. Когда вы с ним встретитесь, ты сама увидишь, что Эван — вылитый я.

Я помолчал, вздрагивая от холода, поглядел на дату ее кончины.

— Я так скучаю по тебе, мама, — сказал я. — Каждый день вспоминаю о тебе.

Настала пора уходить. Поднявшись с колен, я увидел, что тот парень уже ушел. Наверное, замерз, решил я. Обхватив себя руками, чтобы согреться, я пошел было к выходу с кладбища, но вдруг что-то яркое привлекло мое внимание. Я сощурился, напрягая зрение, и сердце забилось у меня в груди: у могилы, которую навещал юноша, стояла пара новеньких, вышитых бисером и блестками туфель. Забыв о холоде, я подошел ближе и прочитал надпись на памятнике: