Я нашла его под кроватью, он дрожал и тяжело дышал. От страха глаза у него были как плошки. Я сломала ему заднюю лапу. Я это видела. И ни грана доверия не было в его взгляде, он отпрянул, когда я заговорила. Я стала врагом. Я надела садовые рукавицы, чтобы он меня не оцарапал и не укусил, схватила его за хвост и вытащила наружу. Иначе никак нельзя было. Я принесла его на кухню и надела на него поводок. Он вроде успокоился. Я думала, что он, наверное, в шоке от боли и ничего не может, только сидеть, тяжело дыша. Я взяла телефон, чтобы вызвать ветеринара. Окно кухни было открыто, как обычно. Джошуа вылетел в него словно ошпаренный.
Я искала его несколько часов. Я снова и снова обшаривала все закоулки, пока не устала так, что не могла и шагу ступить, и уже стемнело. Потом мне пришлось уйти на работу (ночная смена). Там был ад. Молчи, там был ад. К четырем утра на мне было два больничных халата, потому что моя униформа была вся в говне. Сумасшедший жирдяй бросался им, сидя на своей постели, размазывал его по перилам, вопя на всю округу. Санитары уже ушли, там были только я, маленькая Ояма и новая девушка — она милая, но ее вечно не дозовешься. Мать говнометателя прочно обосновалась на ночь в комнате для посетителей, и никто не мог ее оттуда выкурить. Она сидела там с упаковкой пепси и подносом чего-то недожранного (больница называется!) и время от времени просовывала голову в дверь, чтобы проследить, хорошо ли мы заботимся о ее мальчике. «Ты, сука! — вопила она на меня. — Ты жестокая стерва! Я вызову полицию! Ты не настоящая медсестра. Где настоящие медсестры?» Она вопила, и вопила, и вопила…
Утром я так и ушла домой в кардигане поверх двух халатов. Видок у меня был как у сбежавшей из дурдома. Я сошла за две остановки до нашей, чтобы пройти через парк и поискать Джошуа там. Это далеко, и я не очень надеялась, что увижу его там. Но я его увидела.
Он был подвешен за хвост на веревке, перекинутой через ветку дерева. Еще живой. Двое детей лет двенадцати дергали веревку то вверх, то вниз, заставляя его дергаться и скручиваться. У меня перед глазами пала красная пелена. Я не знаю, что случилось дальше, что я сделала с этими детьми, — память моя как чистый лист. Знаю только, что не убила их, потому что они исчезли, когда я опомнилась. Кровь была у меня на кулаках, под ногтями. Как я жалею, что не убила их! Да, да, да!!! Я знаю — ах, обездоленные детки, ах, гнилая среда, дурное воспитание, ах, как они нуждаются в любви и заботе, почему бы не включить их в нашу «Программу поддержки», да? — ЭТИ ЧЕРТОВЫ ПОДОНКИ МУЧИЛИ ДЖОШУА!