А около джипа СШИК дела шли своим чередом. Любитель-Один удалился куда-то, с лекарствами было покончено, провизию грузили в машину. В погрузке принимали участие больше สีฐฉั, чем обычно, можно сказать, целая толпа. И Тушка с Флорес включились в работу, нося тюбики, мешочки и банки, но Питер заметил даже издалека, что สีฐฉั сначала подходили к Флорес и приближались к Тушке, только если у Флорес руки были полны. Наконец до Питера дошло: она им нравится. Кто бы мог подумать? Она им нравится!
— Позволь мне понести, — сказал Тушка, когда Флорес ухватилась за особенно тяжелый мешок с тестом из белоцвета.
— Я о’кей, — воспротивилась Флорес.
Ее волосы взмокли от пота, подчеркивая маленький череп, и голубые вены выступили на висках. Одежду — хоть выжимай. Флорес наслаждалась происходящим.
Чуть позднее, когда все трое уже сидели в машине и Тушка отъезжал от Си-два, она сказала:
— Мы их расколем.
— Расколем? — эхом откликнулся Тушка.
— Разберемся, что у них за механизм внутри, — объяснила она.
— Да? — сказал Тушка, явно не интересуясь перспективой.
— Да, и потом, с Божьей помощью, мы излечим их.
Питер был удивлен, услышав эти слова из уст работницы СШИК. Но лицо Флорес появилось в щели между передними сиденьями, как голова горгульи из готической стены, в поисках проповедника, засунутого на заднее сиденье.
— Просто фигура речи, вы должны понимать, — сказала она. — Другими словами, если посчастливится. — Ее лицо снова исчезло, но она еще не закончила. — Вы, наверно, не шибко верите в такую чепуху, как счастье, а?
Питер отвернулся и уставился в окно. При скорости, с которой Тушка вел машину, темную землю можно было принять за бетонное шоссе, и иногда пласт бледного белоцвета убегал назад, расплываясь, как разметка на дороге. Если напрячь воображение, он мог бы увидеть дорожные знаки на шоссе М-25 с указателем расстояния до Лондона.
— Думаю, что верю, — ответил он Флорес, немного запоздав.
Он точно знал, что слово «счастье» нигде в Библии не упоминалось, но это не значило, что счастья не существует. Грейнджер называла его счастливчиком. И в лучший период его жизни, когда Би была рядом, он и вправду был счастлив.
Когда он добрался до квартиры, там наконец его ждало письмо Би.
В нем говорилось:
Питер, я люблю тебя. Но пожалуйста, не возвращайся домой. Умоляю тебя. Оставайся там, где ты есть.
— Что мне здесь нравится, — сказала Моро, стремительно ускоряя темп на беговой дорожке, — каждый день что-то капельку меняется, но в то же время все остается по-прежнему.
Она, Би-Джи и Питер занимались на спортплощадке под тентом. Это был просто еще один день на Оазисе, очередной перерыв, согласно расписанию, несколько часов отдыха перед тем, как вернуться к работе над великим проектом. Навес защищал их от солнца, но свет его был таким ярким в это послеобеденное время, что пронизывал переплетение холста, придавая телам желтоватый оттенок.