На это он незамедлительно, не раздумывая ни минуты, ответил только:
В опасности и в безопасности, в счастье или в несчастье мое место рядом с тобой. Не сдавайся. Я тебя найду.
— Ты там береги себя, о’кей? — сказал Би-Джи. — Ты отправляешься в гаааадкое место. Держись. Не расслабляйся там. Обещаешь?
Питер улыбнулся:
— Обещаю.
Они с этим большим человеком пожали друг другу руки, чопорно и официально, словно дипломаты. Ни крепких объятий, ни прочих дружеских жестов. Би-Джи умел подогнать жесты к случаю. Он развернулся и ушел бок о бок с Моро. Питер смотрел, как их фигуры удалялись, уменьшались, а потом вовсе исчезли на фоне уродливого фасада сшиковской базы. Потом он сел на качели, крепко вцепился в цепи и заплакал. Беззвучно, без всхлипов, без рыданий — Любительница-Пять не смогла бы назвать это «ςлишком долгой пеςней». Слезы тихо лились по щекам, а воздух слизывал их, не давая упасть на землю.
Наконец Питер вернулся к мешку и опустился рядом с ним на колени. Без особого труда он взял его и положил себе на бедра. Затем, обхватив мешок руками, подтянул его к груди. Мешок был вроде бы тяжелее, чем Би, хотя трудно сказать наверняка. Человека поднять в чем-то легче. Так не должно быть, потому что сила тяжести действует на обоих, от нее никуда не денешься. И все-таки Питеру приходилось поднимать бесчувственные тела, а потом он поднимал Би — и разница была. А ребенок… ребенок еще легче, гораздо легче.
Так он и сидел с мешком в обнимку, пока колени не заныли и не затекли руки. Когда он наконец спустил мешок на землю, оказалось, что Грейнджер стоит рядом и наблюдает за ним — как долго, он понятия не имел.
— Я думал, ты сердишься на меня.
— И потому сбежал?
— Просто не хотел тебе надоедать, думал немного освободить пространство.
Она засмеялась:
— Вот уж чего-чего, а пространства мне хватает — вся Вселенная.
Он окинул ее взглядом с ног до головы, стараясь делать это не слишком навязчиво. Она казалась хладнокровной, собранной, была одета как всегда, готова к работе.
— Ты ведь тоже летишь домой, правда?
— Правда.
— Значит, будем вместе.
Она не смягчилась ни на йоту от этих слов.
— Мы будем на одном и том же корабле, но в полном беспамятстве.
— Мы проснемся вместе в конце пути, — сказал он.
Она не смотрела на него. Они оба знали, что их пути разойдутся.
— А ты… — начал он и умолк, словно не решаясь спросить. — Ты ни капли не жалеешь, что уезжаешь отсюда?
Она пожала плечами:
— Да найдут они другого фармацевта. И другого священника. Незаменимых нет.
— Да. И каждый незаменим.
Их отвлек звук мотора. Неподалеку от базы отъезжал автомобиль, направляясь в сторону Большого Лифчика. Это был тот самый черный фургон — катафалк Курцберга. Механики его отремонтировали, доказав, что, даже пораженный молнией и объявленный мертвым, ты, будучи автомобилем, воскреснешь снова. Автомобиль был не совсем как новенький, но отрихтованный заботливыми спецами. Внутри фургона были какие-то трубы, они не помещались и торчали из задней дверцы, закрепленные веревками. Койку оттуда, наверное, вынули. Теперь, когда персонал точно знал, что пастор мертв, конечно, не было нужды оставлять его машину в том же виде в гаражном боксе, обозначенном «Пастор», и ее пустили в оборот. Бережливость лучше богатства. И впрямь, Курцберг даже похороны сам себе устроил, не сваливая проблемы на головы сотрудников. Вот так человечище!