[4]. Очевидно, СШИК не слишком заботился о безопасности и приватности. Отлично, видимо, персоналу здесь нечего красть или прятать, но даже в таком случае… странно. Питер выглянул в коридор, тот был пуст, и дверь Питера была в нем единственной.
Вернувшись в квартиру, он открыл холодильник, убедившись, что пустой контейнер для льда составлял все его содержимое. Но хоть на яблоко можно же было рассчитывать? Или это уже слишком? Он все время забывал, что дом очень далеко.
Настало время выйти и примириться с расстоянием. Питер натянул вчерашнюю одежду — трусы, джинсы, фланелевую рубашку, джинсовую куртку, носки, зашнуровал кеды. Причесался, глотнул немного зеленоватой воды. Пустой желудок булькал и ворчал, давно переварив и удалив лапшу, съеденную в полете. Питер шагнул было к двери, помедлил, опустился на колени и склонил голову в молитве. Он до сих пор не поблагодарил Бога за безопасное прибытие к месту назначения, и сейчас самое время. Он благодарил Его еще и за многое другое, когда явственно почувствовал Иисуса за спиной — Он будто подталкивал Питера, доброжелательно и насмешливо укорял его в промедлении. Тогда Питер вскочил на ноги и тотчас покинул квартиру.
Кафетерий СШИК гудел, но не людскими голосами, а из-за музыки, звучавшей из репродуктора. Помещение было просторное, одна стена его почти сплошь была из стекла, и музыка клубилась в нем, как туман, гонимый от вентиляторов на потолке. Помимо слабого ореола водяного сверкания на окне, дождь снаружи скорее чувствовался, невидимый глазу, создавая в зале приглушенную атмосферу уюта и защищенности.
Я смотрел, как рыдает ива
В подушку свою сиротливо.
Может, плач ее обо мне… —
пел призрачный женский голос, как будто передаваемый через мили и мили подземных туннелей, чтобы наконец проникнуть в случайное отверстие.
А когда стали тени густы,
Мне прошептали цветы:
— Ты один-одинешенек…
В кафетерии находились четыре работника СШИК, все молодые люди, Питеру неизвестные. Один был толстый, стриженный ежиком китаец, он дремал в кресле, уткнув лицо в кулак рядом с полкой, где громоздились кипы журналов. Другой возился в баре у кофейного автомата, на его длинном, тщедушном теле болталась безразмерная футболка. Он был поглощен балансирующим на барной стойке сенсорным экраном, тыча в него металлическим карандашом. При этом он пожевывал опухшие губы большими белыми зубами. Волосы его слиплись и обвисли, покрытые каким-то желатинообразным средством. Этот человек был похож на славянина. Остальные двое были чернокожими. Они сидели за одним столом, штудируя вместе какую-то книгу, для Библии она была слишком большая и тонкая — скорее всего, техническую инструкцию. Рядом с локтями их стояли большие кружки с кофе и пара десертных тарелок, пустых, если не считать крошек. Едой в помещении не пахло.