Случайно, как он заметил, они оба оказались в белом. Вокруг них царило лето. Выражение его лица было мягким, и она не могла не ощущать страстный язык взглядов. У него был непосредственный смех ребенка. Она чувствовала, как Жан проникает ей глубоко в душу и крепко держит ее. Она опустила веки, чтобы не видеть его глаз. Она думала, что, быть может, ей просто передались его чувства.
Они сидели за столиком в скромном кафе. Официантка пролила вермут на скатерть, и Жан раздраженно потребовал, чтобы она все вытерла, так, словно Элена была принцессой.
— Я чувствую себя почти так же, как ты тогда, когда Луна забрала твою душу и отдала лишь через некоторое время. То, что ты меня любишь, совершенно неправильно. Человек не должен любить Луну. Если ты слишком ко мне приблизишься, тебе будет больно, — сказала она.
Однако по его глазам она поняла, что уже ранила его. Он по-прежнему шел рядом с ней. Он проводил ее почти до самой квартиры Пьера.
Лицо его выражало опустошение. Он видел, как они идут по улице, и следовал за ними от маленького кафе. Он следил за каждым движением, за каждым взглядом, которым они обменивались.
— Ваши движения говорили о том, что вы испытываете по отношению друг к другу довольно многое, — сказал он.
С волосами, свисающими со лба, и бегающими глазами он был похож на дикого зверя. На протяжении многих часов он был мрачен и вне себя от злости и сомнении. Она продолжала повторять, как любит его, клала его голову себе на грудь и укачивала, пока он не заснул от полного изнеможения. Она осторожно встала с кровати и стала смотреть в окно. Привлекательность скульптора поблекла. Все померкло перед ревностью Пьера. Она думала о его коже, его запахе, об их любви, одновременно вспоминая юный, доверчивый и чувственный смех Жана, а кроме того, ощущая сильное притяжение далекой Лейлы.
Она боялась. Она боялась потому, что больше не была неумолимо привязана к Пьеру, но еще и к незнакомой женщине.
Он проснулся, протянул руки и сказал:
— Все прошло.
Она расплакалась. Она хотела умолять его удержать ее в своем плену и не дать никому другому ее увлечь. Они страстно поцеловались. Он ответил на ее страсть тем, что яростно прижал к себе, отчего у нее хрустнули кости. Она засмеялась и сказала:
— Ты меня задушишь.
Она истекала чувством материнства, желанием защитить его от боли. Он же, казалось, напротив, думал, что может владеть ею вечно. Ревность сводила его с ума. Его страсть оказалась настолько сильной, что он не стал ждать Элену. Да и ей уже не нужно было удовлетворение. Она ощущала себя матерью, которая принимает ребенка, обнимает его, утешает и защищает.