Отдавала маман себе отчет и в той привлекательности, которой обладала Вивиан, приехавшая с юга Франции. Тело ее было как раскаленные угли и могло распалить даже самое холодное тело. Она понимала значение напряжения и затишья. Начиналось все с важной церемонии, когда она сидела на биде и подмывалась. Садилась она на это маленькое приспособление верхом, раздвинув ноги, так что были видны ее большие ягодицы и прямо над ними — улыбчивые ямочки. Ее золотисто-смуглые бедра были широкими и упругими, как круп цирковой лошади. Когда она сидела таким образом, все ее линии приобретали округлость. Если мужчине надоедало наблюдать за ней сзади, он мог встать перед ней и посмотреть, как она споласкивает волосы в паху и промежность и как осторожно намыливает срамные губки. Сначала она была покрыта мыльной пеной, потом водой, так что под конец срамные губки приобретали розовый сверкающий оттенок. Время от времени она со спокойным видом обследовала их. Если в тот день у нее уже побывало много мужчин, губки выглядели слегка припухшими. В такие дни Баск очень любил на нее смотреть. Она аккуратно вытиралась, чтобы не сделать еще хуже.
Сейчас он пришел именно в такой день и рассчитывал на то, что сможет воспользоваться этим раздражением. В другие разы она бывала ленива, тяжела и безразлична. Она принимала позу классической статуи, что подчеркивало округлость ее форм. Она лежала на боку, подпирая голову рукой, и время от времени медное тело ее увеличивалось, словно то было эротическое распухание, вызванное ласкающей рукой. Так она и предлагала себя, прекрасная на вид и неподдающаяся возбуждению. Некоторые мужчины все же предпринимали попытки. Она с отвращением отворачивала от них губы, но отдавала в полное распоряжение свое тело, хотя сама совершенно абстрагировалась от происходящего. Они могли раздвигать ей ноги и сколько угодно рассматривать ее, но они были бессильны заставить ее увлажниться. Однако стоило какому-нибудь мужчине войти в нее, как она реагировала, словно он залил в нее раскаленную лаву, и движения ее тела становились яростнее, чем у женщин, которые действительно что-то испытывают, потому что ее движения были неискренними. Она извивалась, как змея, и кидалась из стороны в сторону так, будто ее жгли или били. Сильные мускулы придавали ее движениям мощь, возбуждавшую самые животные желания. Мужчины боролись с ней, пытаясь сдержать иступленный танец тела, приникшего к их телам и казавшегося пригвожденным к чему-то очень болезненному. Без предупреждения, когда это было ей удобно, она вдруг затихала. Посреди возрастающего возбуждения это так их огорошивало, что им не сразу удавалось кончить. Она превращалась в кусок неподвижного мяса. Она нежно их облизывала, так, как будто сосала перед сном палец, чтобы скорее уснуть. Эта неподвижность раздражала их, и они пытались растормошить ее, трогая все тело. Она не мешала им, но и не реагировала.